Письмо Л. К. Нарышкина заключало в себе известие, что только что привезены шведские пушки: описание их, «каковы они мерою и ядром», Нарышкин отправил Великому посольству. От гетмана ничего нового нет; к нему посылается со словесным наказом Иван Тараканов[128].
А. С. Шеин в своем письме уведомлял, что посланные ему царем азовские и другие чертежи, о доставке которых Петр высказывал в письме от 31 декабря беспокойство, им получены, о чем он писал царю от 28 января и тогда же переслал царю записку инженера Руэля о глубине Дона и Азовского моря. Теперь и он, Шеин, по последнему письму царя убедился, что гавани удобнее быть на реке Миусе «для пресных вод и лесов и прочих угодей». Сооружение города Павловска «идет к совершенству, гавань там строить еще не начали, инженер хочет начать нынешним летом; от него получена записка о глубине воды, проект устройства гавани и смета, сколько для этого строенья потребуется людей и всяких припасов. Извлечение из этой записки Петру посылается, и он из него усмотрит, какой труд выполнен. Царь предоставил дело о постройке гавани на реке Миусе на усмотрение его, Шеина; но он, заявляя, что сердечно рад избрать наилучшее и угодное Петру место, все же просит Петра не оставить его и „подать в сем деле науку, как поступать лучше“. Как только приедет Руэль и привезет подтверждающие сведения о глубине гавани и моря и о прочих „угодьях“, он, Шеин, пошлет в те места инженера барона (Лаваля) для лучшего удостоверения, где следует быть гавани: „Где удобней-шеи найдем, тут будем нынешнее лето работать, и дай Боже, без великих трудов сие дело совершить“. Из Азова никаких чрезвычайных известий не пишут, татарских набегов к нему нет. Только иноземцы, работающие у инженера, очень на него жалуются, да воеводы азовские пишут, что он в городских укреплениях ни одного места не оставил без переделок: „которое место переломает, а сделает так же, как было“»[129].
А. М. Головин благодарит царя за письмо. «Пожалуй, отпиши мне, — пишет он далее, — где ваша милость пребывает и как ваше намерение к возвращению к нам. А у нас пива настают мартовские изрядные, чаю, хотя град Амстрадам и преславущий, там таких пив нет. В доме твоем, милостию Божиею, здорово. Денги за пистолеты Адолфову сыну Исаку против писма твоего сто шездесят восмь рублев заплачены. Пожалуй, не покинь братей моих двух Иванов, в чем я во всем надежен на милость твою. Да у тебя ж прошу: пожалуй, промысли мне табаку: а у нас здесь хорошова нет, и промыслить негде. В полках у нас, при помощи божии, здорово. Толко из новоприборных многие за пиянство, и за зернь, и за воровство отставлены; а иные без вести пропадают, и я на те места пишу из заротных; и как те заротные уберутся по местам, и в те поры которых городов на те упалые места писать? Украинцев писать ли? Автамон Головин. Писано из Преображенского, февраля в 4 день»[130].
Г. И. Головкину Петр писал от 31 декабря 1697 г., что «намерен быть в землю, окруженную морем, то есть во Англию». «Дай Господи Боже, — замечает по этому поводу в своем письме Головкин, — чтоб то намерение ваше исправилось счасливо, а мне б на знак милости твоей и бытности во Британии получить лондонской работы зепные (карманные) часики». Далее — обычные для писем Головкина семейные подробности в шутливом тоне: «а Павлюк приболел и неоднова, и Лаврентей доктор смотрел и сказал, что на болезнь ево в оптеке лекарства нет, а называет ту болезнь ленью. Пожалуй, мой государь, поелику тебе возможно, пиши о своем здоровье. Ганка челом бью. Февраля в 3 день»[131].
Из Амстердама писали Петру великие послы. Петр, передавая им главные условия договора с Кармартеном, приказывал, как припомним, изготовить и прислать текст договора согласно доставленному им образцу на трех языках. Послы в письмах от 1 марта обещали царю окончить эту работу к пятнице, 4 марта. Это и было исполнено. В письмах от 4 марта каждый из послов сообщает царю (между прочим) о посылке ему текстов договора о табаке, притом в двух редакциях на выбор. К этому известию Лефорт прибавлял, что получены письма из Москвы; там, слава Богу, все смирно. Известия из Польши не особенно хороши. Он, Лефорт, ожидает указа, когда подниматься из Амстердама в Вену: «Господин Коммандёр! Письме, которы ты изволил нам пошлать, милось твоя, пошелаю с почтою. Мы нарокум (нарочно) два прегатовил: каторой годной будет, изволись выбирать. Письме из Москва прешли: славе бог, все смирной. Я дазидаю указа твоя, которой време адсюды подниматьсь Вьену-город? Письме из Польски земли не самы добры: можной быть, не надолго. Пужалест, пиши про своя здорова; а воистене велика радусь у мене будет слушеть, сто вы веселите. Прости, надёже моё! Дай бог тебе здорова на многи леты. Ад мене солобит (челобитье) компанью ваша. Твое верной слуга Лефорт г. ад. Ам. 14 м. 1698»[132].
131
П. и Б. Т. I. С. 679. Такие же семейные подробности и в следующем, более позднем его письме от 18 марта: «а мы с Павлюком живем да ретку в пост жуем; а ученье ево зело тупо с природы; учит вечерню, а сват начал учить псалтырь. Медветь и лисица пишут. Ганка челом бью» (П. и Б. Т. I. С. 679).
132
По новому стилю, по старому 4-го (Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. Приложение № 34; П. и Б. Т. I. С. 704–705.