Петр переночевал в квартире проживавших в Саардаме и работавших там русских и на следующий день, однако не без препятствий, вернулся в Амстердам. «12 мая, — продолжает свой рассказ Ноомен, — царь хотел уехать, но это ему удалось не сразу. Заметив, что на улице собралась большая толпа, желавшая его увидеть, он не выходил из квартиры, а любопытные стояли на улице с утра до самого обеда. Наконец, они устали, им надоело так долго напрасно ждать, и каждый пошел восвояси. Заметив это, он пошел по опустевшей улице вместе с князем Сибирским и некоторыми из своих людей к буер-яхте и уехал в Амстердам»[283].
При последнем свидании и разговоре с польским посланником Христофором Бозе послы не могли получить от него никаких документов, никакой «подлинной ведомости» об открывавшихся мирных переговорах цесаря с турками. 12 мая такие документы были в их руках; они были присланы варшавским резидентом А. В. Никитиным, который писал послам, что к нему приезжал цесарский посланник в Варшаве, «облегат», и передал ему копию с грамоты цесаря Петру: подлинная грамота отправлена в Москву. В этой грамоте цесарь доводил до сведения своего союзника о мирных предложениях султана, сделанных чрез английского короля, просил царя назначить со своей стороны комиссаров для ведения мирных переговоров. Посланник уверял А. В. Никитина, что, хотя в турецком предложении и в грамоте английского короля к цесарю о стороне великого государя и не упомянуто, однако же цесарь без «обсылки» с союзниками в договоры вступать не будет, поэтому теперь и извещает государя о начавшихся переговорах. Он, «облегат», думает, что, если турки уступят цесарю Белград или разорят его до основания и если царь удовольствуется приобретенным в войну от турок, мир может быть заключен, и упускать случая к его заключению, если только мир оказывается для цесаря и царя безубыточен, не следует. «Облегат» сообщил далее, что извещение о начавшихся переговорах сделано было цесарем и Польше, но заметил при этом, что из-за поляков, которые не склонны к миру, цесарь мирных переговоров не бросит, если только царь на них согласится. Одновременно с копией грамоты императора к царю «облегат» передал Никитину еще шесть документов, а именно копии с листа великого визиря к английскому королю, с письма короля Английского к цесарю, с основных статей мирного договора, предложенных турками, с грамоты Голландских Штатов к цесарю о посредничестве, с письма австрийского министра графа Кинского к английскому послу в Константинополе лорду Пэджету[284] и с письма Пэджета к королю. Таким образом, цесарский двор не скрывал своих намерений и начавшихся переговоров от союзников: и Россия и Польша были о них уведомлены. Никитин переслал эти документы в Амстердам, за исключением последнего, написанного на итальянском языке, который он отправил в Москву в Посольский приказ, так как при нем не было лица, знающего итальянский язык; с остальных документов были отправлены в Посольский приказ списки. В тот же день, 12 мая, когда присланные Никитиным бумаги были получены посольством, их перевели с латинского языка, на котором они были написаны, и немедленно доложили государю. Петр остался чрезвычайно доволен деятельностью Никитина, сумевшего добыть интересовавшие царя документы, и приказал выдать ему в награду 500 золотых. 13 мая послы, уведомляя резидента о получении присланных им бумаг, сообщали ему: «Те вышепомянутые твои писма донесены того ж часа, за которые и за все твое радение и службу милостиво похвален». Послы выговаривали ему только, зачем он переслал в Москву копию на итальянском языке с письма английского посла в Константинополе к королю. «И ты впредь, — замечали послы, — всякие нужные писма, на котором языке ни есть, присылай к нам, потому что нам нуждняе московского надобно». Третий посол особым письмом уведомил Никитина о пожаловании ему 500 золотых, и в тот же день в Москву в Посольский приказ послы писали «указом великого государя» о высылке Никитину этих денег[285].
XXI. Переписка с Москвой
К 13 мая царем среди пришедшей московской почты были получены, между прочим, письма от А. С. Шеина и Виниуса от 15 апреля. Оба письма — ответы на полученные царские письма из Дептфорда от 4 марта, и в обоих слышны отголоски тревоги, пережитой в Москве вследствие четырехнедельного перерыва в известиях от царя. «Писмо милости твоей, — обращается к Петру Шеин, — писанное из Детфорта 4-го марта, до меня дошло апреля в 11 день, зело нас обрадовало, что уже несколко почт от милости твоей писма не было». Шеин сообщает царю ход дела о постройке гавани при устье реки Миуса. По поводу напоминания в письме Петра, чтобы ему «не ложну быть о гаване», Шеин вновь свидетельствует, что рад с усердием исполнять царскую волю, обо всем в прежних письмах царю уже писал и переслал ему чертежи и записки инженера барона (Боргсдорфа). Барон сильно болен; теперь, впрочем, ему стало немного полегче, и он собирается в путь; он очень просит о шлюзных и прочих мастерах. Венецианец корабельный капитан Матвей Симунт брался почистить мели и пески в устье Миуса и подробно говорил о том с ним, Шеиным, и с инженерами; он находится теперь у А. П. Протасьева, а последний не хочет его отдать, ссылаясь на именной указ, что этому капитану велено обучать учеников «науке морского хода». Шеин просит Петра прислать шлюзных мастеров из-за границы, а если не собирается прислать, то велеть Протасьеву отдать упомянутого капитана: уже очень он полюбился барону. В заключение Шеин уведомлял Петра — об этом Петр, вероятно, беспокоился, — что бранденбургским бомбардирам жалованье по указу выдано и впредь будет выдаваться[286].
283
Ноомен. Записки. С. 61–63; Scheltema. Peter de Groote, I, 222–224; Rusland en de Nederlanden, II, 293–294; Anecdotes Historiques, 176–177; Русская старина. 1916. Апрель. С. 11–12. Ноомен относит последнее посещение Саардама к 11/21 мая. То же у Схельтемы: «Op den een en twintigsten van Bloeimaand». Французский переводчик Схельтемы (Anecdotes Historiques, 176): «Ce fut le 20 Mai etc.». Ту же дату повторил и русский переводчик. Отдаем преимущество Ноомену как первоисточнику и голландскому подлиннику Схельтемы.