— Ну так что ж, деточка, — говорит отец, — помолись, поживи в монастыре, только бы ты была жива. (Не было у Меншикова больше детей.)
Ну, тогда понемножку стала вставать она, сделала завещание, маленько стала есть, стала подтягивать корсет, чтоб незаметно, что она брюхата. Тогда носили кринолины — под ними ничего не поймешь.
Так — день, другой, осталось суток пять до отъезда в монастырь. Она говорит отцу:
— Дорогой папаша, надо ехать мне.
Он — оставлять ее:
— Останься, мол, устроим большой вечер на прощанье, поживи, в монастыре там скучное дело.
— Нет, папаша, больше не могу — надо ехать.
Тот, конечно, стеснять ее не стал, приказал заказать лошадей, собрали что надо в дорогу; она незаметно кучеру дала денег, чтобы вез, куда прикажет. Села помягче — и черт те бери, только колеса забрякали. Любаву-матку с собой посадила и отправилась в монастырь.
Стали они к монастырю подъезжать, ну, она будто притомилась, да и повозка была проходная (на почтовых она поехала). Остановились ночевать в деревушке. Она заказала, чтобы, что она потребует, все бы у них было, горничная чтобы всякий раз сейчас же могла прийти. Хозяин говорит: «Пожалуйте, милости просим, вот горница вам есть отдельная». Сейчас притопили, втащили туда вещи, и вот они поселились с Любавой.
Вот ночью начала она мучиться (растрясло ее еще дорогой-то), ну, значит — родить. Родился у ей мальчик — вылитый Петр I, красавец, волосы из кольца в кольцо. Говорит, чтоб все убрать, чтоб дело это никому не было известно. Мамка Любава все обстряпала, грязь прибрала.
— Ну, что, — говорит, — Лида, будем теперь делать?
— А вот что, — говорит. — Вот тут в пакете пять тысяч, возьми вот два куска материи, заверни все и отнеси его в монастырь.
Ну, Любава берет все и отправляет его в Соловецкий монастырь. Луна была ущербная. Подходит она к монастырю: сидит привратник у ворот, монашек-старик, сидит, клюет носом, потом взял прилег и храпит. Она тихонько подкралась, положила, тот — храпит. К утру старик заметил, как младенец закричал, соску ищет, выпала соска у его. Старик подымается: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий…» Глядит: младенец завернутый лежит. Да чудное существо, красавец какой! Доложили игуменье, монашенка-черничка пришла, взяла пакет, прочитала: «денег пять тысяч, мать неизвестна, ухаживать за дитем как можно ловчей».
Игуменья взяла это дело на себя, окрестила, дали имя Павел, стали воспитывать; деньги положили до возраста лет, когда он возвратиться с ученья должен.
Ну, она вырастила его, лет восьми мальчик стал, давай его учить. Подходит время — отдали его в училище. Вот стало ему годов 15. Возмужал Меншиков внучек, стал тогда жаловаться, что ученики дразнят его, что нет у него родителей. Ну, тут рассказали ему, мальчик узнал, что он подкидыш. «А так-так! Несчастный я человек!» — «Да, тебя, — говорят, — девушка родила, вот и подкинули, чтобы ты матери своей не знал».
До чего ему пошла грамота! Он лучше учителя все изучил. Тот глядел, глядел… «Слушай, — говорит, — я тебя не могу больше учить; если хочешь, иди в наверситет, высшую науку изучать».
Ну, ладно. Живет в монастыре. Похаживает, посматривает, а монашки закидывают глазки, молитву стали забывать. Наконец, приходит игуменья и говорит:
— Мой милый, тебе семнадцать лет, ты уж мужчина, мы не можем тебя больше здесь держать.
А учиться до чего был горазд: играет на гитаре, на арфе и выучился петь — так поет, что закачаешься. А он как привык к им:
— Как же, — говорит, — мама, не могу с вами расстаться.
— Ну, — говорит, — здесь нельзя. Вот твои пять тысяч рублей (мать твоя неизвестная оставила), я их не утратила, получи, тебе пока хватит, пока на службу не определишься.
Он получил пять тысяч, пошел с учителем попрощаться. Учитель подарил ему арфу, гитару.
Нанял он подводу, выехал в Петроград. Походил по Петрограду, остановился в гостинице. У содержателя ее была дочь — хорошая, красивая. Откупил он себе номер, живет. Вот один раз заиграл он на арфе. Что ты! И на гитаре играет — да какой у него золотой голос! Народ прямо не может пройти. Окошко открыто, толпа прямо всю улицу запрудила, полицию вызвали.
— Папа, — дочь говорит содержателю гостиницы, — вы наймите этого человека, может быть, он займется со мной музыкой. Ты смотри, как он рассыпается — и я могла бы так играть.
Ну, он пошел. Заходит к нему:
— Молодой человек, моя молодая дочь хочет тоже научиться этой музыке; не пожелали бы вы с ней заняться?