Салтыков начал противоречить самому себе, а Дмитриев-Мамонов с тоской понял что родственник, на которого он сильно рассчитывал в предстоящей заварухе, пытается увильнуть и отмежеваться от их дела.
— Правду я говорю, которую и ты знаешь! Изведёт он всех, кто ему опасен. Начал с голштинцев, потом Меншиков, теперь вот Ушаков. Скоро и до дочерей Ивана V доберется!
— Не говори того, Василий! Изменнические речи твои и тебя погубят и меня и племянниц моих!
— Похоже ты чересчур сильно испугался. Небось, побежишь донос на меня делать, старый пень?
— Не побегу, всё ж родственник ты мой, но и ты гордыню свою смири, Иван Ильич. Служи царю честно и не ропщи!
Дмитриев-Мамонов понял, что разговор бесполезен и поддержки от Салтыкова ждать не приходится. Встал со стула и, подойдя к окну, взглянул в сторону Трубецкого бастиона за стеной двора. Императорского флага над ним не видно, значит мальчик всё ещё на противоположном берегу Невы, в Летнем дворце. В любой момент дозорный на стене может дать сигнал, что скоро царь направится сюда. В любой момент в пыточной Ушаков начнёт говорить и первым на кого укажет бывший глава Третьего отделения станет он, новый столичный генерал-губернатор.
— Поздно, Василий Фёдорович, мне уже некуда отступать. Жаль, многих верных людей уже потерял. Думал, ты мне поможешь, да видно не судьба.
— В чём помочь? Что ты задумал, Иван?
— Уже не важно. Ты посиди здесь до вечера, пока всё не решится. Не говори ни с кем и не шуми, всё равно не услышат.
— Да ты никак меня арестуешь?
— Будет лучше если ты не станешь путаться у меня под ногами пока я решу проблему с Петром Алексеевичем.
Салтыков вскочил:
— Никак кровавое дело замыслил? Да ты изменник!
Толстенький, невысокий обер-шенк затряс головой. Высоченный широкоплечий генерал посмотрел на родственника и покачал головой.
— Не делай вид, что ты не знал.
— О чём ты? — Салтыков весьма натурально побледнел. — Так это ты! Ты убийц к царю подослал! Ты нас всех погубил!
— Ну, ещё не вечер. Прости, Василий.
Резким ударом в челюсть Дмитриев-Мамомнов сбил обер-шенка с ног. Боярин, откатившись к стене, постанывая, попытался приподняться и с испугом глядел на собеседника. Генерал с удовлетворением оценил ссадину на щеке у родственника.
— Если меня снова постигнет неудача — скажешь, что не знал ничего о моих планах! Позаботься о Прасковье и моём сыне. Афанасьев!
Приоткрыв дверь, губернатор кликнул часового. В комнату ввалился дюжий гренадёр, стоявший у двери.
— Слышал, о чем мы тут толковали?
— Никак нет, ваше превосходительство!
— Это хорошо. Доставай свой тесак, солдат и следи за ним. Если слово хоть одно попытается сказать — руби насмерть! Понял мой приказ?
— Так точно, Ваше превосходительство!
— Смотри! Не выполнишь что велено в точности — головы лишишься!
Дмитриев-Мамонов в последний раз взглянул на притихшего родича и вышел из комнаты. Счёт времени пошёл на минуты. И этот его бой ничем не будет напоминать штурм Нарвы или бой под Полтавой, ничем кроме крови и смерти.
С утра Яков Синявич принёс текст готовящегося выпуска «Ведомостей». Были в нём различные новости, в том числе известие об аресте Главы III Отделения.
— Ваше величество, чтобы не вызвать преждевременного брожения умов рекомендую эту новость пока придержать.
Левенвольде лично курировал нашего борзописца, снимая с меня часть нагрузки в ежедневной рутине. Я кивнул, соглашаясь, и подумал, что нужно создать что-то вроде цензурного комитета. Плохо говорящий по-русски лифляндец не совсем подходил на роль цензора. Спросил Синявича:
— Как обстоят дела со сбором частных объявлений?
— Очень тяжело, Ваше величество. Люди не понимают, зачем они должны платить деньги за несколько строк в газете.
— Не отчаивайся, Яков. Со временем купцы и горожане поймут, особенно если ты будешь регулярно публиковать истории об успешном использовании объявлений в твоей газете.
Глаза у хроникёра загорелись. Подозреваю, эти истории он начнёт сочинять сам. В условиях информационного вакуума эффект газетного вранья может быть сокрушительным. Ещё одна причина для введения цензуры.
— Попробуй использовать опыт французской «La Gazette».
Почти сто лет прошло, как француз Теофраст Ренодо придумал рекламное агентство под названием «адресное бюро». Надеюсь, Синявич наслышан о нём, хотя с тех пор прошло уже много лет и в европейских странах издавались тысячи газет. Пока же мой газетчик принялся жаловаться на нехватку средств и людей для сбора новостей. Пришлось дать указание помочь органу печати финансами и организационно.