Около Петра были и другие недовольные, но заговорщиками они не были и по летам, и по положению, они были рады воспользоваться переменой, но делать ее, подвергая голову плахе, было трудно для какого-нибудь Разумовского или Панина.
Настоящими же заговорщиками были Дашкова со своими офицерами и Орлов с своими приверженцами.
Заговор против Петра
Разумовский был слишком апатичен, Панина же цель состояла в том, чтоб провозгласить Павла царем, а Екатерину правительницей, причем он имел также в виду и ограничение самодержавной власти через Сенат.
Ропот и неудовольствие солдат росли всё больше и больше… Позорный мир с одной стороны и безумная война с Данией, которую Петр хотел во что бы то ни стало начать из-за возлюбленной его сторонушки Гольштинии, без всякой серьезной причины, раздражали умы, и странно: война эта сделалось у него пунктом помешательства; даже сам Фридрих, вовсе не друживший с Данией, письменно уговаривал безумца отложить ее.
Партия заговорщиков работала неустанно, и говорят, что молодая предводительница её, неустрашимая графиня Дашкова, убедила даже упорного Панина действовать с ней заодно, что стоило ей немало красноречия. Панин в конце концов до того увлекся её умом, её энергией и главным образом её красотой, что на старости лет даже сумел страстно влюбиться в нее. Дашкова со смехом отвергала его любовь и предложения, но не находя других средств сладить с ним, она решилась склонить его собою! После этого Панин был в её руках. Правда ли это или нет, трудно сказать, но мы ради справедливости заметим, что графиня в двух местах своих записок с негодованием опровергает этот слух, и Дидро упоминает, рассказывая о Дашковой, что она об этом говорила постоянно с величайшим озлоблением.
Но несмотря на то, что заговорщики могли рассчитывать на Разумовского и на Панина и сверх того на такое влиятельное лицо, как новгородский архиепископ, несмотря на то, что множество крайне дельных офицеров было завербовано, определенного плана действия у них не было. Связанные общей целью, они не могли согласиться в образе действия. Дашкова, съедаемая жгучей деятельностью, сердилась на товарищей за их медленность, то и дело торопила Екатерину приступить к делу и обращалась с такими проектами и требованиями к последней, что Екатерина решительно получила о ней мнение, что у неё горячка. Но на деле-то белая горячка была собственно не у Дашковой, а у нашего возлюбленного монарха. С каждым днем шел он всё быстрее и быстрее под гору одна глупость сменяется другой, одна безобразная пошлость — другой, вдвое того безобразнейшей.
Пророчество посланника Кейтса сбывалось: общественное мнение переходило от презрения к положительной ненависти.
Австрийское гонение греческой церкви в Сербии заставило многих сербов прибегнуть к императрице Елизавете с просьбою отвести им земли на юге России. Елизавета сверх земель велела им отпустить значительную сумму денег на подъем и переселение. Один из сербских поверенных — хорват, хитрый интриган завладел землей и деньгами и вместо исполнения условий, на которых была дана земля, стал распоряжаться переселенцами как своими крестьянами. Сербы принесли жалобу царице, и она велела разобрать это дело; но прежде нежели оно было доведено до конца, она умерла.
Хорват, узнав о смерти Елизаветы, явился в Петербург и начал с того, что дал по две тысячи червонных трем лицам, приближенным к Петру III. Нарышкину, который был чем-то вроде придворного шута, генералу Мельгунову и Глебову, генерал-прокурору.
Два последних при первом же удобном случае рассказали Петру о взятке. Петр был очень доволен их откровенностью, расхвалил их и прибавил, что если они дадут ему половину, то он сам пойдет в сенат и велит решить дело в пользу хорвата. Они, разумеется, поделились, а царь сдержал слово, и за две тысячи червонных потерял сотни тысяч новых переселенцев; видя, что их товарищи обмануты правительством, они не рискнули переселяться.
По окончании же этого дела, Петр услышал о том, что Нарышкин скрыл от него свою взятку, и чтоб наказать его за такой недостаток дружеского доверия, отнял у него всю сумму и потом долгое время спустя поддразнивал Нарышкина, спрашивая его «что он делает с хорватскими червонцами?»
А то вот и еще интересная страничка для характеристика царя-скомороха:
Раз после парада император, очень довольный Измайловским полком, возвращался с Разумовским домой. Вдруг слышит он издалека шум: его любимец арап дрался с профосом[2]. Сначала это зрелище понравилось Петру, но вдруг сделал он серьезное лицо и обратился самым официальным образом к окружавшим его: «Нарцис — так звали арапа — не существует больше для нас».