Разумеется, Петр имел немало «грехов» на душе, уже по одному тому, что каждый при дворе в ту пору волей-неволей подчинялся общему духу легкости нравов — но в сравнении с теми «классическими излишествами к половой сфере» коими отличалась Екатерина и ее «приятели», право, Петр являлся ангелом скромности и невинности, и всякий, в ком не забыто чувство справедливости, должен стать на сторону Петра, и только врожденное низкопоклонничество и холуйство немецких профессоров (Брюкнер) способно расхваливать Екатерину и «сподвижника» ее Орлова, превознося её государственную мудрость и материнскую заботливость о народе. Шарлатаны и плуты постоянно стараются доказать, что пускаясь на свои проделки, они мол руководствовались такими-то высокими целями, мол на пользу родины, на благо народа и пр. — так и Екатерина. А кто столь безжалостно и жестоко грабил народ, как не жена Петра III-го, которая высасывала из, и без того уже обнищавшего, русского мужика и мещанина целые миллионы для удовлетворения расточительности своих бессчетных любовников? И когда этот народ подал шепотом голос протеста, чем заглушила она его? Потоками крови, невинной крови заставила она беспомощного и забитого мужика заплатить за эту, мол, неслыханную дерзость!.. И кто виноват в том, что этот кругом обкраденный и всяких человеческих прав лишенный народ наконец терял всякое терпение и восставал против своих притеснителей? Разумеется, всего менее несчастный Петр, хотя все эти неистовства и грабежи и совершал алчный Орлов под прикрытием имени Петра III-го?
Нет, Петр мог нанести губительный удар «екатериновщине», но он, как говорится, спал, и вместо того, чтобы созвать своих приверженцев и стать лицом к лицу со своим врагом, он мешкал, возился со своей Романовной, катался по волнам Финского залива и заливал предупреждения преданных ему голштинских генералов вином да водкой.
Заговорщики рисовали планы, и кровавый замысел был уже решенным делом. Петр узнал о нём еще в мае 1762 г. и издал даже приказ арестовать Екатерину, причем он намеревался развестись с ней и обвенчаться с неразлучной Романовной, — но по своей бесхарактерности он скоро отменил это распоряжение и тём самым собственноручно ускорил свою погибель. Капитан Пассек должен был исполнить кровавое дело в Ораниенбауме, где жил Петр, но накануне в пьяном виде проболтался и был выдан своим же сослуживцем. Царь приказал его арестовать, но вместо того, чтобы немедленно начать следствие по такому важному делу, Петр и тут мешкал и отложил его до осени.
Начало конца
Вечером 27-го июня Григорий Орлов пришел к Дашковой сообщить ей, что Пассек, один из самых отчаянных заговорщиков, арестован. У нее застал он Панина; терять времени или откладывать было теперь нечего, нужно было приступить к делу. Один лимфатический, медленный и осторожный Панин советовал ждать завтрашний день, да узнать прежде, как и за что заарестован Пассек. Орлову и Дашковой это было не по сердцу. Первый решился раздобыть эти сведения, Дашкова же просила Панина оставить ее, ссылаясь на чрезвычайную усталость. Панин уехал. Дашкова-же набросила на себя серую мужскую шинель и пешком отправилась к товарищу по заговору, Рославлеву, разузнать в чём дело.
Недалеко от дома, она встретила всадника, скакавшего во весь опор. Дашкова несмотря на то, что никогда не видала братьев Григория Орлова, догадалась, что это непременно один из них; поровнявшись с ним, она назвала его по имени, и действительно это был Орлов. Он остановил свою лошадь, Дашкова назвала ему себя.
— Я к вам, — сказал он: — Пассек схвачен как государственный преступник, четыре часовых у дверей и два у окна. Брат пошел к Панину с предупреждением, а я был у Рославлева.
— Что, он небось очень встревожен?
— Да, — отвечал Орлов.
— Дайте знать немедля Рославлеву, Ласунскому, Черткову и Бредихину, чтоб они собирались сейчас в Измайловский полк и готовились бы принять там императрицу. Потом скажите, что я советую вашему брату или вам, как можно скорее ехать в Петергоф за государыней; скажите ей, что карета уже мною приготовлена и что я умоляю ее не мешкать и скакать в Петербург.
Накануне Дашкова[3], узнавши от Пассека о сильном ропоте солдат и боясь, чтоб чего не вышло, написала на всякий случай жене камердинера, старухе Шкуриной, чтоб она послала карету с четырьмя почтовыми лошадьми к своему мужу в Петергоф и велела бы ей дожидаться у него на дворе.
3
Мы повествуем это главным образом по запискам гр. Дашковой, дневнику Екатерины и соч. А. Герцена.