Подобные истории не могли обрадовать Софию. «Я слушала, краснея, эти родственные разговоры, благодаря его за скорое доверие, но в глубине души я взирала с удивлением на его неразумие и недостаток суждений о многих вещах»17. Фикхен видела в себе «невесту» и считала, что любовные откровения жениха относительно других дам неуместны. Пётр же потянулся к ней именно как к единственному человеку, с которым мог быть чистосердечен.
«Не могу сказать, чтобы он мне нравился или не нравился, — признавалась Екатерина в «Записках», адресованных Брюс. — ...Ему было тогда шестнадцать лет, он был довольно красив до оспы, но очень мал и совсем ребёнок... Никогда мы не говорили между собою на языке любви: не мне было начинать этот разговор... что же его касается, то он и не помышлял об этом»18. В другом варианте «Записок» робкие шаги Екатерины и Петра друг к другу описаны иначе. После первой встречи с невестой мальчик пришёл в крайнее волнение: «Я ему так понравилась, что он целую ночь от этого не спал, и Брюмер велел ему сказать вслух, что он не хочет никого другого, кроме меня»19.
Положим, впечатлительный юноша мог не сомкнуть глаз не столько от любовного томления, сколько от наплыва эмоций. Однако показательно поведение обер-гофмаршала Брюмера: он фактически приказывает воспитаннику гласно заявить, что выбор сделан. Ведь Ангальт-Цербстские принцессы укрепляли собой голштинскую группировку. Но вскоре невеста подтвердила свой первый вывод: «Великий князь любил меня страстно, и всё содействовало тому, чтобы мне надеяться на счастливое будущее»20.
Что до самой невесты, то она вполне сформировалась и нравственно, и физически. Уже к тринадцати, по собственному признанию Екатерины, она была «больше ростом и более развита, чем это бывает обыкновенно в такие годы». Поэтому вскоре после первой встречи с женихом принцесса «привыкла считать себя предназначенной ему... Он был красив, и я так часто слышала о том, что он много обещает, что я долго этому верила»21.
Как выглядел в тот момент Пётр? Штелин записал позднее свои впечатления от только что прибывшего в Россию мальчика: «Очень бледный, слабый и нежного сложения. Его бело-русые волосы причёсаны на итальянский манер»22. Тем не менее невесте он понравился.
Однако вскоре произошёл случай, показавший Екатерине пределы «страстных» чувств жениха. Её мать, принцесса Иоганна Елизавета, слишком сблизилась с группировкой Шетарди и позволила себе нелестные высказывания об императрице. Её письма были перлюстрированы Бестужевым и предъявлены императрице. Разразился скандал. Нетрудно догадаться, что вице-канцлер метил не столько в мать, сколько в дочь, ведь разоблачение должно было закончиться высылкой «цербстских побирушек».
«Как-то после обеда, когда великий князь был у нас в комнате, — вспоминала Екатерина, — императрица вошла внезапно и велела матери идти за ней в другую комнату. Граф Лесток тоже вошёл туда; мы с великим князем сели на окно, выжидая. Разговор этот продолжался очень долго, и мы видели, как вышел Лесток... он подошёл к великому князю и ко мне — а мы смеялись — и сказал нам: “этому шумному веселью сейчас конец”; потом, повернувшись ко мне, он сказал: “вам остаётся только укладываться, вы тотчас отправитесь, чтобы вернуться к себе домой”». Жених с невестой пустились в размышления об увиденном. «Первый рассуждал вслух, я — про себя. Он сказал: “но если ваша мать и виновата, то вы невиновны”, я ему ответила: “долг мой — следовать за матерью и делать то, что она прикажет”. Я увидела ясно, что он покинул бы меня без сожаленья»23.
Между последней фразой и остальной сценой явно что-то пропущено, поскольку слова Петра вполне доброжелательны и вывод, который сделала из них Екатерина, не основан на предыдущем тексте. Вероятно, юноша показал, что и он будет покорен воле императрицы. В любовные дела вторглась политика, и Пётр, как не раз случится в дальнейшем, спасовал. Отступился от девушки, которая ему, «по-видимому, нравилась». Великий князь, мы с этим ещё столкнёмся, был трусоват и очень боялся своей тётки.
Произошедшее обидело Екатерину. «Ввиду его настроения он был для меня почти безразличен», — писала она. Иными словами, если бы Пётр приложил хоть малейшее старание привязать к себе принцессу, за ней бы дело не стало. «Признаюсь, этот недостаток внимания и эта холодность с его стороны, так сказать, накануне нашей свадьбы не располагали меня в его пользу, и чем больше приближалось время, тем меньше я скрывала от себя, что, может быть, вступаю в очень неудачный брак... Впрочем, великий князь позволял себе некоторые вольные поступки и разговоры с фрейлинами императрицы, что мне не нравилось, но я отнюдь об этом не говорила, и никто даже не замечал тех душевных волнений, какие я испытывала»24.