Выбрать главу

Ласковое отношение императрицы к самим племянникам не меняло сути происходящего: каждый их шаг должен был контролироваться. То, что не все действия государыни диктуются сердцем, Екатерина поняла зимой 1746 года, когда в столицу пришло известие о смерти свергнутой правительницы Анны Леопольдовны, «скончавшейся в Холмогорах от горячки, вслед за последними родами». «Императрица очень плакала, узнав эту новость, — вспоминала Екатерина. — Она приказала, чтобы тело было перевезено в Петербург для торжественных похорон. Приблизительно на второй неделе Великого поста тело прибыло и было поставлено в Александро-Невской лавре. Императрица поехала туда и взяла меня с собой в карету; она много плакала во время всей церемонии»50.

О чём плакала Елизавета? По некоторым свидетельствам, она любила и свою племянницу правительницу Анну Леопольдовну, и её годовалого сына Ивана Антоновича, которого свергла с престола. Но родственная любовь одно, а логика развития политических событий — другое. Претендуя на корону, кузины стали противницами. Дочь Петра победила.

Этот пример должен был на многое открыть Екатерине глаза: в царской семье невозможны ни бескорыстная любовь, ни безграничное доверие. Наличие наследника — тем более женатого, а стало быть, совершеннолетнего в полном смысле слова — с одной стороны, стабилизировало власть императрицы, с другой — служило источником постоянной угрозы. Отсюда то всплески доброго, человеческого чувства Елизаветы, то резкие, порой грубые действия, державшие великокняжескую чету в постоянном напряжении.

В течение нескольких недель от Петра и Екатерины удалили практически всех, кто перед тем близко общался с ними. И назначили других лиц. Завоёвывать расположение, искать друзей, покупать преданность надо было заново.

Глава третья

В ТЕСНОТЕ И В ОБИДЕ

Оказавшись в изоляции, великокняжеская чета неизбежно должна была сблизиться. Ведь суровая слежка и общие политические интересы превращали их в союзников или, по крайней мере, в товарищей по несчастью. Но сближения не произошло. Горькая народная мудрость стерпится — слюбится не подтвердилась в случае Петра и Екатерины. Чем больше молодых заставляли терпеть, тем меньше они любили. Совместная жизнь и постоянное пребывание рядом — в одной комнате, за одним столом, на одной кровати — только ещё больше оттолкнули их друг от друга. И в конечном счёте сделали врагами.

Правда, это случилось далеко не сразу. Обоим пришлось пройти длинную дорогу до финального столкновения. Екатерина годами бережно сохраняла доверие Петра, хотя при его нервном, непостоянном характере и трудностях интимной жизни это было нелегко. А Пётр, в свою очередь, не питая к супруге нежных чувств, тем не менее нуждался в откровенности с ней.

«Дядя Адольф» и «дядя Август»

В 1745 году Петру Фёдоровичу предстояло принять своё первое самостоятельное решение. Касалось оно будущего Голштинии и остро волновало юного герцога, который с нетерпением ожидал собственного совершеннолетия, чтобы формально вступить в права суверена. В те времена человек считался взрослым не только по достижении определённого возраста, но и по вступлении в брак. Поэтому венчание с Екатериной делало великого князя свободным как от опеки со стороны ненавистных воспитателей, так и от регентства дяди Адольфа Фридриха, получившего шведскую корону.

Последний изрядно попортил кровь Елизавете Петровне, сразу же открыв дружеские объятия Франции. А его быстро сладившаяся женитьба на сестре прусского короля Ульрике — той самой, которая была, по мнению Фридриха II, слишком хороша для русского великого князя, — ещё больше задела императрицу. Теперь шведский монарх, обязанный короной России, находился в положении сателлита Парижа и Берлина, а не Петербурга, как надеялись русские дипломаты при подписании мира в Або.

Исправить эту ошибку было уже нельзя. Оставалось только устраивать северному соседу пакости, всячески унижая его самолюбие на международной арене. Ставший с 1744 года канцлером Бестужев-Рюмин считался признанным мастером подобных дел. Он приготовил голштинской партии реванш в вопросе о штатгальтере — должностном лице, которое правило герцогством от имени Петра Фёдоровича.

Сам Адольф Фридрих уже не мог сидеть на двух стульях, вернее, на двух тронах — в Стокгольме и в Киле. Так же как и его племянник не имел возможности одновременно находиться в Петербурге в качестве наследника и непосредственно заниматься делами немецких владений. Регент надеялся провести на пост наместника своего ставленника и многолетнего союзника — обер-гофмаршала Брюмера. Тем более что последний сделался фактическим главой голштинской партии в Петербурге — ведь по малолетству Пётр Фёдорович не мог пока сплотить вокруг себя сторонников.