«Какие злые люди!»
Эти события произошли 26 мая. Вряд ли после попытки пырнуть себя ножом Екатерина была готова к беседе с мужем. А поговорить пришлось, потому что и ему рассказали о подозрениях. Обвинителем выступал принц Август. После его откровений Пётр посчитал себя обязанным выказать жене недоверие.
Здесь нам стоит познакомиться с любопытным документом, подлинность которого, правда, вызывает у исследователей сомнения: «Милостивая государыня. Прошу вас не беспокоиться нынешнюю ночь спать со мной, потому что поздно меня обманывать, постель стала слишком узка после двухнедельной разлуки; сегодня полдень. Ваш несчастный муж, которого вы никогда не удостаиваете этого имени. Пётр»50.
Этот документ был куплен историком М. П. Погодиным у потомков Я. Я. Штелина вместе с другими бумагами профессора, а в 1859 году опубликован А. И. Герценом, но не по подлиннику, оставшемуся в России, а по копии. Эта копия оказалась снята небрежно, так как в ней отсутствовала приписка Штелина на обороте: «Собственноручная записка великого князя, которую написал он в досаде однажды поутру, не сказав о том никому и, запечатав, послал с карлою Андреем к Её императорскому высочеству. Надворный советник Штелин, встретясь, удержал карлу, а великому князю представил с силою все дурные последствия. Подача была остановлена и устроено нежное примирение»51.
Кроме того, издатели поставили под запиской другую дату: не февраль 1746-го, как в подлиннике, а декабрь. Чем руководствовался Герцен? Возможно, он считал, что в датировке ошибся сам Штелин? Февраль действительно выглядит подозрительным. После новогодних праздников Пётр заболел и поднялся только на исходе марта. Не было никаких причин писать ни о двухнедельной разлуке — молодые жили бок о бок, кровать великого князя стояла в приёмной Екатерины, ни о совместном сне «нынешней ночью» — до конца болезни юноша не разделял с женой ложа. Но откуда взялся декабрь? Не берёмся воспроизвести историографическую логику владельца «Вольной типографии»: вероятно, у него были основания, о которых мы не знаем. Скажем только, что записка хорошо ложится в контекст майских разоблачений Екатерины.
Подлинник до наших дней не дошёл. Если это послание — не искусная мистификация вроде «Прутского письма Петра I», то великая княгиня попала в крайне сложную ситуацию. Одного движения Штелина было достаточно, чтобы погубить её. Он мог в любую минуту передать записку императрице. Бестужев получил бы недостающий козырь, и вопрос о высылке Екатерины был бы решён. Но профессор не сделал этого, хотя и сохранил документ. Зачем? Возможно, держать цесаревну в напряжении было выгоднее, чем сразу разоблачить. Яков Яковлевич имел все основания поступить так в педагогических целях: угроза разоблачения заставила бы Екатерину вести себя потише в отношении его ученика, проявлять к юноше больше такта и уважения. В любом случае записка Петра давала известную власть над царевной.
Поступок Штелина много говорит о положении супружеской четы. Встретив карлика, профессор забрал у него письмо, посланное от мужа к жене, и без малейших колебаний прочёл текст. А потом выговорил великому князю, упирая на дурные последствия.
События рокового дня 26 мая развивались следующим образом: утром Екатерина решила пустить себе кровь, но внезапно пришла императрица и устроила ей разнос. После чего великая княгиня удалилась к себе и попыталась покончить с жизнью. В это время Пётр, слышавший часть выговора тётушки и до этого уже подготовленный наушниками, вернулся к себе в комнату и сгоряча написал записку. Штелин записку перехватил и уговорил юношу лично объясниться с женой. Наследник поплёлся к Екатерине.
Когда он вошёл, великая княгиня читала книгу. За несколько минут до этого сцена выглядела иначе. Но теперь нужно было, что называется, держать лицо. Екатерина спросила, не сердит ли на неё муж? Отчего тот смутился и, помолчав несколько минут, ответил: «Мне хотелось бы, чтобы вы любили меня, как любите Чернышёва». Очень трогательный момент. Другая женщина подошла бы к супругу и постаралась уверить, что все россказни — ложь и что любит она одного его. Возможно, именно так и повела себя Екатерина, иначе трудно было бы назвать примирение «нежным». Но в её передаче разговора на первое место выступает не чистосердечие, а осторожность. «Их трое, — возразила великая княгиня про Чернышёвых, — к которому из них меня подозревают в любви и кто вам сказал об этом?»