— Я и о тебе не забыл! — сказал он Майе. И отделал под слоновую кость ее деревянную кровать, детский столик и табуретки к нему.
Почти ежегодно ездили отдыхать на курорт: чаще — на Кавказ, реже — в Крым. Когда же Петр не поддавался уговорам жены, проводили отдых под Ленинградом, где он очень любил собирать грибы, забавные корни, из которых мастерил смешных человечков и диковинных зверей, ягоды или листья. Уходил в лес обычно в трусах, в старых сандалиях, в кепке, непременно один. Но вообще-то, без дочери никогда не трогался с места — в отпуск или при вылазке за город.
В тот суматошный вечер, когда предстояло ехать в Кисловодск, Майя обварилась кипятком. Торопились на вокзал, Майя раньше бабушки оказалась на кухне, где кипел фронтовой чайник отца — помятый с боков, без ручки: ее заменяла толстая проволока, обмотанная тряпкой. Девочка встала на табурет, сняла чайник. И — ошпарила ноги.
До поезда оставалось всего два часа. Мать ни за что не хотела брать дочку, бабушка — туда же. Петр заявил:
— Без Майки — ни шагу! Сдадим билеты и путевки, останемся дома. А если едем, я ее выхожу!
На больших станциях носил он девочку в медицинские пункты — делать примочки, перевязки. Не отходил от нее в Кисловодске. И через десять дней она уже гоняла с мячом в парке.
Бабушка переживала страшно. Ее успокаивали открытками, фотографиями. Она писала: «Берегите дите, как бы опять чего не вышло», потому что повидала она с внучкой горя: та дважды ломала руку, вывихивала колено, прибегала домой со шрамами, но не ревела. И Анна Петровна удивлялась сверх меры:
— Петь, да в кого ж Майка такая деревянная?
— Наша порода — боринская, дюжовская: в огне не горит, в воде не тонет. Для жизни это совсем неплохо!..
И слово перед девочкой отец держал всегда. В один из вечеров что-то случилось с его машиной, и он опаздывал в Смольный, к Кирову. Оставался один выход — бежать к трамваю. А там Петр обыскал все карманы, монеты на билет не оказалось. Спасибо, выручил знакомый рабочий.
Дома он об этом рассказывал потешно. Майя спросила:
— А если я найду?
— Деньги будут твои.
Она перебрала в его карманах все удостоверения и в одном из них обнаружила десятирублевую бумажку.
— Эти деньги Майкины, таков был уговор! — сказал Петр Иванович.
На другой день она пошла с бабушкой в магазин и купила прекрасную персианку с закрывающимися глазами…
Майя Петровна вспоминает, как шофер Костя Носин подбил все семейство Смородиных ловить раков сеткой. Анна Петровна достала протухшее мясо, и рано утром тронулись на Карельский перешеек. С рачевней ничего не получилось. Отец стал таскать раков руками и только покряхтывал, когда они больно цеплялись клешней.
— Давай, Костя, давай! — подбадривал он шофера. — Пусть кусают, а ты не бойся!
Любил Петр бильярд и играл отлично. Умел играть в шахматы. Дока был в игре в городки. И красиво играл в волейбол — непременно в берете, чтоб не мешал чуб.
Любил и лихую езду на своем новом «бьюике», и шофер Костя вполне отвечал его вкусам. Правда, на него находило: любил он спиртное. Тогда все грехи сваливались на машину: то карбюратор плох, то надо менять скат.
Петр отчитывал его немилосердно. Досужие люди советовали ему заменить Костю более надежным шофером. Он отнекивался, берег его, жалел: ведь у человека двое детей. И когда у Кости обострилась язва желудка, увез его с собой в Кисловодск. Старый Константин Иванович Носин недавно говорил мне:
— Не видал я больше такого человека. Он блестит перед глазами, как золотая монета! Вечная слава Петру Ивановичу!
Елена Михайловна училась в Ленинградском государственном университете на географическом факультете. Петр охотно поощрял ее желание стать специалистом, научным работником.
Она старалась глубже войти в духовный мир мужа, читала черновики его докладов, подготовленные к большим собраниям, конференциям. Подбирала ему кое-что из художественной литературы, аннотировала интересные статьи из журналов. Ей были во многом обязаны муж л дочь, когда выезжали на курорты. Да и круг людей, бывавших в доме, в какой-то мере определялся ею.
Часто у Смородиных бывали люди театра, журналисты, профессора. Ближе всех была Екатерина Павловна Корчагина-Александровская. Петр в ней души не чаял и звал ее просто тетя Катя. Это была актриса от бога: отличного стиля и широчайшего диапазона. Она играла и непутевых комических старух, и героинь драматического плана. А когда вжилась в роль старой большевички Клары в пьесе Афиногенова «Страх», театр был потрясен: после ее монолога весь зал на премьере запел «Интернационал». Сергей Миронович говорил Петру: «Замечательная актриса! Она сумела найти в нас, большевиках, правдивые, простые, человеческие черты!»