Выбрать главу

Его величество высочайше изволили быть счастливым – этот не подведет, этот горой за монархию. Интрига удалась, будущий премьер определен. Николай II вполне резонно надеялся, что нового «русского Бисмарка» из провинциального помещика не получится, и он должен быть по гроб жизни благодарен самодержцу за такую высокую честь – быть обласканным на самом верху. Ну и, конечно, должен, по замыслу монарха, кормиться с той самой руки, которая его приласкала и вознесла, а не портить ему нервы и клещами вытягивать противные царской сущности манифесты, как граф Витте. Никогда последний Романов не умел разбираться в людях.

Царь успокоил протестантов, заявив, что никогда не совершит «этот скачок в неизвестность», и кадетскому правительству не бывать на Руси. Он объяснил свое поведение тем, что просто «хотел проверить собственные мысли». Так скромно – «проверить мысли» расколом в правительстве и возможным ограничением собственной власти. А ведь еще батюшка Александр III на смертном одре мудро наставлял цесаревича: «Меня интересовало только благо моего народа и величие России. Я стремился дать внутренний и внешний мир, чтобы государство могло свободно и спокойно развиваться, нормально крепнуть, богатеть и благоденствовать. Самодержавие создало историческую индивидуальность России. Рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда с ним рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц. Я завещаю тебе любить все, что служит ко благу, чести и достоинству России. Охраняй самодержавие, памятуя притом, что ты несешь ответственность за судьбу твоих подданных пред престолом Всевышнего. Вера в Бога и в святость твоего царского долга да будет для тебя основой твоей жизни. Будь тверд и мужественен, не проявляй никогда слабости».

Все отозвалось пустым звуком – ни России, ни самодержавия. Да еще и собственные мысли проверяем, сталкивая лбами верных слуг. До него подобными забавами на троне занимался, кажется, только Иван Грозный.

Закончилось тем, чем и должно было закончиться, – Трепов был «оттерт» от переговорного процесса, его инициатива благополучно похоронена, кадеты, уже было разделившие между собой правительственные портфели, остались ни с чем. Раунд выиграли молодые министры во главе с энергичным главой МВД. Дворцовый же комендант такой могучей оплеухи не перенес и уже через три месяца мирно почил в Бозе от «перерождения сердца».

Караул устал

После крушения июньских надежд на создание кадетского кабинета всем стало ясно, что роспуск Думы – лишь вопрос времени. Требовалось лишь соблюсти приличия и формальности, которые были четко продуманы Столыпиным с Коковцовым. Горемыкин в интриге фактически не участвовал – он мыслями был уже у себя на даче в Сочи.

Приличия выразились в решительном «правительственном сообщении» от 20 июня о недопустимости отчуждения частной земельной собственности, что, по сути, выбивало почву из-под основной идеи либеральной программы и провоцировало кадетское большинство на резкие телодвижения и раскол в самом парламенте. Те заглотили приманку и отозвались «контрсообщением» стране от имени Думы, в котором заявили о незаконности действий правительства. Однако за ее умеренный тон проголосовали только 124 кадета и больше никто, даже союзники-трудовики. Все требовали «максимальной революционности», таким образом глупо подставив под удар Думу. Хуже того, 4 июля они уже вынесли аграрный проект на рассмотрение парламента, что явилось открытым вызовом существующей власти. Вот он, вожделенный формальный повод.

На заседание примчался сам Столыпин и в министерской ложе тщательно конспектировал истерические выпады левых в адрес правительства для доклада царю. Милюков рвал на себе волосы – кадеты упустили возможность задержать обсуждение проекта по формальным мотивам и сами вложили меч в руки своих врагов.

Проправительственная газета «Россия» вышла с заметкой о том, что «немыслимо верить либеральной буржуазии, будто она без репрессий справится с крайними течениями», уж лучше «репрессивные меры», нежели согласие на «крайние программы».

Даже в самой фракции не было единства. Муромцев намекнул в узком кругу, что не желал бы состоять в одном правительстве с Милюковым (он еще надеялся на чудо).

Столыпин, можно не сомневаться, как надо доложил в Царском Селе о думском разгуле, заметив, что иного пути, как разослать господ парламентариев по домам, он не видит.

Царь, которого давно уже занимала эта мысль, понял, что повода лучше не придумаешь, и дал карт-бланш министру на разгон. На той же встрече царь и поставил в известность Столыпина о своем намерении сделать его следующим председателем правительства с сохранением за ним поста министра внутренних дел. Маловероятно, чтобы тот был осчастливлен этим выбором. Пост премьера в нынешней ситуации был не просто самоубийственным – человек, ставший «первым после Бога», должен быть готов к тому, что обрящет для себя равную ненависть как левых, так и правых. Тем более столь «чужой» для Царского Села, как саратовский помещик, и совершенно «чужой» для либеральной Думы, как «палач» из МВД. Однако Столыпин отдавал себе отчет, что хоть что-либо изменить в России и сделать то, что он намечал, экспериментируя в поместьях и на губернаторском посту, можно было только во главе правительства. Взяв на себя всю ответственность за последствия будущих реформ. Ну и с надеждой на Бога, конечно. Как же без Всевышнего в таком святом деле.