Марксист вспоминал об обращении С. за помощью к наследию Листа, равно удобного и для германской практики и для идеологии Витте, бывшего поклонником и пропагандистом Листа:
«Несколько тяжеловесный, но не лишённый своеобразной силы, западнический пафос „Критических заметок“ можно лучше всего охарактеризовать фразой самого Струве, сказанной по поводу „Национальной системы“ Листа: это — победная песнь торжествующего товарного производства, во всеуслышание провозглашающая его культурно-историческую мощь и победоносное шествие по всем языкам». Правда, воспевая свою победную песнь, Струве ни на минуту не забывал о той «широкой исторической критике», о том «социально-политическом обличении капиталистического строя», которые дал Маркс, он искренно считал себя марксистом…[83]
В этом понимании Листа С., кстати, был не одинок, ибо одновременно и Плеханов писал о Листе как идеологе буржуазии в деле развития капитализма в Германии[84]. «Под прикрытием Листа, — вспоминал через 10 лет после дебюта С. марксист, — была доказана „законность“ русского капитализма»[85]. В самом общем и кратком курсе научно-популярной истории Германии Ф. Лист был определён как проповедник обязательности развития национальных политических институтов. Подчёркивалось, что в его «Национальной системе» — «немало страниц посвящено доказательству мысли, что без политической свободы немыслима успешная хозяйственная деятельность»[86].
В условиях философского плюрализма в рядах образцовой для тогдашней России и мира германской социал-демократии и в практике политического марксизма как экономической и исторической доктрины, С. объявил себя в книге «критическим позитивистом», в то время как, например, ведущий представитель русского марксизма в эмиграции Плеханов заявил себя материалистом, а материализм — единственной философией марксизма. В этом плюрализме реализовывалась Эрфуртская программа СДПГ (1891, то есть уже легализованной СДПГ) (5. Erklärung der Religion zur Privatsache). Яркий русский марксист В. М. Шулятиков писал, подводя предварительные итоги развития дореволюционного русского марксизма (в котором явными «диалектическими материалистами», кроме колеблющегося Плеханова, были лишь Ленин и А. М. Деборин):
«В интеллигентных кругах установилось традиционное отношение к философии: на последнюю смотрят, как на своего рода Privatsache, как на нечто такое, что составляет область индивидуального благоусмотрения, индивидуальных оценок, индивидуального творчества. Утверждают, что расхождение, даже самое коренное, в философских вопросах, отнюдь не должно свидетельствовать о наличности социальных разногласий. Философские идеи представляются слишком мало и слишком слабо связанными с какой бы то ни было классовой подпочвой… в данном случае допускается широкая свобода. Того же взгляда придерживаются весьма и весьма многие марксисты. Они убеждены, что в рядах пролетарского авангарда допустимо пёстрое разнообразие философских воззрений, что не имеет большого значения, исповедуют ли идеологи пролетариата материализм или энергетику, неокантианство или махизм»16.
Компетентный свидетель и участник процесса, С. Л. Франк резюмировал:
«Вопрос об отношении между кантианством и марксизмом в России не нов; в некотором смысле он прямо исходит из России. По крайней мере, впервые о нём заговорил П. Б. Струве во вступительных главах своих „Критических заметок“ (1894 г.), и он первый среди марксистов призывал „обновить“ философскую основу марксизма путём замены материализма кантовским критицизмом. Несколько лет спустя в Германии появилась нашумевшая в своё время книга Штамлера „Wirtschaft und Recht“, содержавшая методологическую критику экономического материализма с точки зрения кантианского различения между „сущим“ и „должным“. Позднее Эдуард Бернштейн, в числе отмеченных им изъянов и недомыслий традиционного социал-демократического вероучения, указал на философскую несостоятельность материализма и на необходимость опереться на Канта»[87].
83
84
86
87