В противоположность первому популяризатору марксизма в России Зиберу[130] и С. (а затем и Туган-Барановский, Булгаков), Плеханов положил здесь, в книге Бельтова, начало новой терминологической традиции в русском марксизме, поддержав перевод термина Wert не как «цена», а как «стоимость»32, что затем приняли на вооружение Ленин и И. И. Скворцов-Степанов33 и вся советская наука34. Впрочем, даже в 1920-е гг. ни Ленин, ни другие главные большевистские идеократы ещё не были последовательны в отвержении «ценности» и утверждении «стоимости». Прежде всего, когда Н. И. Бухарин в своём горячо одобренном центральном экономическом труде «Экономика переходного периода» (1920) употребляет категорию «прибавочная ценность» и пишет, что «ценность как категория товарно-капиталистической системы в её равновесии менее всего пригодна в переходный период, где в значительной степени исчезает товарное производство», — то Ленин в своих известных маргиналиях на этом тексте специально к этой фразе отмечает «верно!» — и «ценность» не вызывает его протеста[131]. Вступая в полемику с названной книгой, другой гуру большевистской теории, М. С. Ольминский терминологически уличает Бухарина вовсе не в «неверном» переводе Wert, а в (вытекающем из её традиционного, полисемантического перевода) смешении: «Бухарин для пущей убедительности путает ценность с меновой ценностью, меновую ценность с ценой»[132]. Но вскоре эта сложная двойственность была преодолена и утверждена единая «стоимость».
Это оставило всю прежнюю терминологическую традицию С. (которая в этой части была плодом консенсуса в русской науке35) с его теоретическим рядом «цена — ценность» в стороне от русской политической экономии ХХ века, но в широком философском контексте интернациональной «австрийской школы». Русский перевод марксового термина Wert как «ценности» давал русским адептам австрийской школы политической экономии плодотворные выходы к сопредельным сферам философии и социологии (особенно С.: «работы Струве по методике политической экономии близко подходят к той области, где философия сливается с социологией. Благодаря сопредельности областей, всё новейшее развитие философии отпечаталось на социологических исканиях»[133]). Работая над своей неоконченной книгой «Основы политической экономии», Струве писал сыну, Льву Струве, экономисту, 17 ноября 1922:
«Основные положения моей системы: положительная ценностная разность есть категория менового, основанного на цене (и деньгах), хозяйственного уклада, потому и „прибавочная ценность“ не только есть, но не может даже мыслиться иначе как некоторый итог „обмена“»[134].
Богатый понятийно-лексический подтекст в связи «цена — ценность — оценка» в немецком языке отметил О. Кюльпе, а русские переводчики бережно сохранили это в формуле об этике, которая «обладает одним основным понятием, общим ей с эстетикой и политической экономией, а именно — понятием ценности»[135].
Возвращаясь к одновременному с марксистским дебютом С. марксистскому исповеданию Плеханова, следует подчеркнуть, что — следуя в этом, конечно, формуле Энгельса о немецком идеализме в ряду предшественников марксизма — Плеханов, в отличие от будущего Ленина[136] и в согласии с марксистским исповеданием С. — выстраивая схему генезиса марксизма, включил в неё не только французских материалистов XVIII в. Гольбаха и Гельвеция, французских историков времён реставрации Тьерри, Минье и Гизо, социалистов-утопистов Фурье, Оуэна и Сен-Симона (и именно в их контексте народники — «наши утописты»[137]), но и немецкую идеалистическую философию Гегеля и Шеллинга. Опираясь на формулу Шеллинга «в свободе должна быть необходимость», Плеханов, подобно С., боролся с народническим подчинением экономической «необходимости» идущей капитализации крестьянской России — «свободе» антикапиталистического выбора интеллигенции в пользу общинного крестьянского социализма — и трактовал подлинную свободу как реализацию исторической необходимости[138] (он назвал здесь народников «нашими утопистами» по аналогии с утопистами французскими и немецкими: это определение потом было детально развито у С.). В духе времени Плеханов, даже пропагандируя политический смысл «диалектического материализма», не стал утверждать его философскую монополию и уверенно высказался за соединение материализма с практическим идеализмом развития политического сознания пролетариата интеллигенцией:
130
131
135
136
Немецкий идеализм в ряду предшественников марксизма Ленин признал лишь в своей поздней статье «Три источника и три составных части марксизма» (1913), очевидно основанной на энциклопедической статье С. о Марксе (об этом подробнее — в другом месте).