Александр Александрович Половцов, которому в жизни неизменно сопутствовала «любовь к тому, что прекрасно», чувствовал свою ответственность за произведения искусства, но никак не за народное достояние, и это усугубляло его душевное состояние. К концу осени 1918 года он понял, что оставаться в Петрограде для него стало опасно. Цель была достигнута, Павловск открыт для публики, его собственный дом разграблен, он побывал в тюрьме, жене постоянно угрожали. В такой обстановке назрело решение покинуть Россию. «Без паспортов и каких-либо документов, с очень небольшим багажом, обманывая слуг, чтобы они не сообщили о нас; одним словом, как обычные преступники, мы пересекли границу Финляндии», – писал Половцов.
Его пеший путь из России шел из Петрограда в Финляндию, потом по железной дороге – через Швецию и Норвегию, оттуда на корабле – в Великобританию. Александр Александрович свободно говорил по-французски и по-английски, у него было достаточно друзей и знакомых в обеих странах, многие занимали высокие посты. Трудная дорога привела его в Европу, и в 1919 году он оказался в Лондоне.
Вскоре Половцов обратился в известный английский искусствоведческий журнал «Burlington Magazine» с просьбой опубликовать свое обращение к читателям, среди которых было много его соотечественников. Небольшое письмо «Спасение произведений искусства в России», обращенное к просвещенным читателям журнала, стало свидетельством из первых рук о том, что и как происходило с художественными сокровищами во время революции 1917 года.
В это время новости из России, достигшие Лондона, были случайными и ненадежными, а судьба произведений искусства – непонятной. К моменту издания письма на Западе знали только о казни царя, а история его семьи не была обнародована до 1926 года. О происходящем в России ходили мрачные и противоречивые слухи, поэтому письмо Половцова оказалось весьма важно для читателей. Охватывая краткий период событий в Петрограде в первый послереволюционный год, оно повествовало об эвакуации коллекций из Петрограда в Москву и найденных властью путях сохранения художественных ценностей.
«Когда все дворцы были объявлены общенародной собственностью, и толпа смогла ворваться и жить в чужих гостиных, нам удалось добиться того, что некоторое число лучших дворцов было объявлено общенародной собственностью. В них стали привозить на хранение произведения искусства с соседних улиц. Так были спасены дома графа Шереметева и графа Бобринского[11]. (…) Около семидесяти человек по доброй воле к концу прошлого лета разделили город на несколько частей. Они убедили местные советы дать им свободу в выборе произведений, которые следует считать „национальным достоянием”, и сумели спасти немало произведений искусства. Конечно, это было возможно только в больших городах. В провинции, где были великолепные вещи, многие из них погибли», – свидетельствовал Половцов[12].
Текст письма заканчивался словами, что большевики, «желая казаться просвещенными», осознали, сколь необходима им помощь «своих людей», и Половцов сумел стать таким человеком. Наделенный полномочиями, он ездил по разным дворцам и, если не мог защитить памятники сам, давал советы представителям власти, помогал найти компетентных специалистов, которые могли следить за сохранностью собраний и составляли их описи.
Письмо 100-летней давности сегодня порождает много вопросов. Зачем Половцов писал этот текст? Что и кому хотел объяснить? Что в тот момент понимал сам? Ответы на них крайне непросты. Скорее всего, имея на Западе большое количество знакомых и друзей-эмигрантов, он хотел заверить их, что многие частные художественные коллекции целы и находятся в безопасности, стремился обнадежить владельцев, что их собрания, введенные в состав государственный музеев, смогут к ним вернуться. Возможно, как многие другие, он рассчитывал на скорую смену режима и верил, что ему, очевидцу событий и эксперту с европейской репутацией, поверят, и это свидетельство поднимет его авторитет в антикварном мире Европы, с которым он готовился сотрудничать…
Однако пройдет менее 10 лет, и Половцов получит возможность убедиться в своих заблуждениях. Из Парижа он узнает о закрытии в Царском Селе музея во дворце Палей, часть произведений из него поступила в музеи города, но многие – проданы. В 1928 году на аукционе в Лондоне вещи Павла Александровича были распроданы, и скоро О.В. Палей обнаружила принадлежавшие ей произведения искусства в Англии. Она подала иск к их новому владельцу Норману Вейсу, но ответчик отрицал их незаконное присвоение, доказав, что приобрел коллекцию у Российского правительства, которое в 1924 году признано Британским правительством де-юре.
11
Дворец С.Д. Шереметева – «Фонтанный дом» (наб. реки Фонтанки, 34); Дворец А.Г. Бобринского (Галерная ул., 58–60).
12