Евдокию, Каптелину, Федора Пустынника, суздальского архимандрита Досифея и еще два десятка монахинь, которые повинились, что знали о блудных делах старицы Елены и майора Глебова, посадили на телеги и повезли в Москву.
И тотчас же после этого в костромском имении Глебова появилась еще одна гвардейская команда и, учинив обыск, нашла все те письма, с отрывками из которых вы, уважаемые читатели, только что познакомились. Письма были прочитаны, и майора Глебова, сковав в железа, повезли в подмосковное село Преображенское, в страшный Тайный приказ. Туда же 22 февраля привезли Евдокию и всех ее мнимых и действительных сообщников. Тогда же привезли туда и Глебова, и поставили их обоих друг перед другом, раздев Глебова догола. Ему заломили руки назад, за вкопанный в землю столб, а ноги поставили на острые деревянные шипы. И как свидетельствуют сохранившиеся до сего дня протоколы допроса: «Дано ему, Степке, 25 ударов кнутом, и с розыску ни в чем не винился, кроме блудного дела».
Палаческий кнут был не чета кучерскому или пастушьему. Опытный палач мог с одного удара переломить кнутом позвоночник. Но здесь нельзя было забивать до смерти, а нужно было вымучить признание в государственной измене и его, и, главное, Евдокии.
А Глебов молчал, признаваясь только в блудном деле. Палачи били его так, что обдирали кнутом до костей. Считалось, что после трех-четырех ударов человек скажет все, чего от него требуют. Недаром меж заплечных дел мастерами ходила поговорка, в верности которой они никогда не сомневались: «Кнут не Бог, но правду сыщет». Однако Глебов не сказал ничего, что могло бы хоть как-то повредить Евдокии. Кожа его летела клочьями, кровь брызгала во все стороны, и дымилась обожженная плоть, потому что к истерзанному телу палачи стали прикладывать угли и раскаленные докрасна клещи… Так допрашивали его три дня подряд, на ночь укладывая истерзанной спиной на острые деревянные шипы. И задали ему шестнадцать вопросов, и против каждого из них поставили одно и то же слово: «Запирается».
Ничего от Глебова не добившись, увезли Степана, Евдокию и их сообщников – монахинь и монахов – на Красную площадь, и там кого четвертовали, кого колесовали, перемолов руки и ноги железными колесами, кого обезглавили или повесили, а Глебова посадили на кол.
Здесь автор приносит извинения за то, что ему предстоит разъяснить предмет, который в старые времена называли «инфернальным», то есть адским. Однако без такого разъяснения кое-что существенное останется в тени, и не будет высвечен до конца характер действующих лиц этой чудовищной драмы.
Итак, Глебова, догола раздетого, посадили на кол. Но технология мучительных казней знала несколько видов этого орудия смерти. Из них был выбран самый страшный – персидский. В этом случае с обеих сторон кола палачи сооружали два столбика из тонких дощечек, которые были как бы сиденьем для казнимого. Конец кола вначале только на вершок высовывался над верхней дощечкой и входил в плоть обреченного на смерть сначала на вершок. Потом две верхние дощечки из-под смертника убирали, и кол входил еще глубже.
Глебова убивали подобным образом пятнадцать часов. Все это время Петр сидел в теплой карете вместе с Александром Меншиковым и пил водку, наблюдая за его мучениями в окошечко. Снаружи стоял мороз, необычный для середины марта. Опасаясь, что Глебов умрет от холода, не испив до конца чашу невероятных страданий, Петр вылез из кареты и накинул на плечи мученика шубу, а на ноги велел надеть валенки. Затем Петр наклонился над Глебовым и хотел надеть на голову ему шапку. И тут умирающий плюнул ему в лицо сгустками черной крови.
А солдаты-преображенцы, приставленные к Евдокии, следили за тем, чтобы она не закрывала глаза и не теряла сознания. Если это случалось, они приводили ее в чувство и заставляли смотреть дальше.
Потом раздели ее донага и дали три удара кнутом, после чего бросили на телегу и увезли в северный Успенский монастырь на Ладоге, а оттуда вскоре ее перевезли в Шлиссельбург, в сырой и темный подземный каземат. Летом узнала она, что Алешеньку ее замучили до смерти в Петропавловской крепости, а потом еще семь лет сидела она в каземате, похожем на сырую и холодную могилу. Когда было ей 57 лет, на престол после смерти Екатерины был возведен ее внук – Петр II, сын загубленного Алешеньки, и ее выпустили на волю, поселив в Москве, в Кремлевском Воскресенском монастыре.
Она умерла 27 августа 1731 года, прожив чуть больше шестидесяти лет и промучившись более половины жизни.
Сыноубийство
14 июня Алексея привезли из Москвы в Петропавловскую крепость, в Трубецкой бастион. Через пять дней его начали пытать и за неделю пытали пять раз. Алексей сознавался и в том, чего не было, стараясь, чтобы пытки прекратились как можно скорее. Он даже наговаривал на себя, что хотел добыть престол, используя армию австрийского императора.
24 июня Верховный суд, состоявший из ста тридцати семи человек, единогласно постановил предать царевича смерти, выбор казни был отдан на усмотрение отца. Уже после вынесения смертного приговора Петр приехал в Трубецкой бастион, чтобы еще раз пытать сына.
Академик Устрялов, посвятивший изучению жизни царевича четырнадцать лет, приводит девять версий его смерти. Наиболее достоверной ему представляется смерть в результате пыток от последовавшего затем апоплексического удара. Но нельзя полностью игнорировать и другие объяснения происшедшего. Во всяком случае 13 декабря 1718 года Румянцев был пожалован сразу двумя чинами – майора гвардии и генерал-адъютанта, и ему были отданы две деревни, ранее принадлежавшие сторонникам Алексея.
Желая показать, что смерть Алексея для него ничего не значит, Петр 27 июня, на следующий день после гибели сына, пышно отпраздновал девятую годовщину Полтавской битвы. В официальных бумагах все чаще стало появляться имя единственного сына Петра и Екатерины – трехлетнего великого князя Петра Петровича. Родители видели в нем законного наследника престола и радовались тому, что мальчик растет крепким, веселым и разумным. Но судьба распорядилась иначе: после недолгой болезни 25 апреля 1719 года мальчик умер. На траурной службе по умершему неосторожно рассмеялся родственник Евдокии Лопухиной – Степан Лопухин. Причину смеха объяснили тем, что теперь наследником мог стать царевич Петр Алексеевич – внук Петра, ровесник своего умершего дяди Петра Петровича. В глазах очень многих он имел все права и основания на наследование российского престола.
Разумеется, были розыск и пытки, но последовали и выводы. Петр I решил сделать все, чтобы трон не достался Лопухиным и их родственникам.
СОБЫТИЯ КОНЦА ЦАРСТВОВАНИЯ ПЕТРА I
Начало ассамблей
26 ноября 1718 года, ровно через пять месяцев после смерти Алексея Петровича, генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга Девьер опубликовал объявление «О порядке собраний в частных домах и о лицах, которые в оных участвовать могут».
Вот это объявление:
«Ассамблеи слово французское, которого на русском языке одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать: вольное в котором доме собрание или съезд делается не для только забавы, но и для дела; друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается, притом же и забава. А каким образом оные ассамблеи отправлять, то определяется ниже сего пунктами, покамест в обычай войдет.
1. В котором дому имеет ассамблея быть, то надлежит письмом или иным знаком объявить людям, куда всякому вольно придтить, как мужескому полу, так и женскому.
2. Ранее 5 или 4 часов не начинается, а далее 10 пополудни не продолжается.
3. Хозяин не повинен гостей ни встречать, ни провожать, ни подчивать; но токмо повинен несколько покоев очистить, столы, свечи, питье, употребляемое в жажду, кто попросит, игры, на столах употребляемые.
4. Часы не определяются, в котором быть, но кто в котором хочет, лишь бы не ранее и не позже положенного времени; также тут быть, сколько кто похочет, и отъехать волен, когда хочет.
5. Во время бытия в ассамблее вольно сидеть, ходить, играть и в том никто другому прешкодить или унимать, также церемонии делать вставаньем, провожаньем и прочим отнюдь не дерзает, под штрафом великого орла, но только при приезде и отъезде поклоном почтить должно.