Я даже сначала поинтересоваться хотел, её всей Америкой в Школу собирали, или только одним штатом? Но потом передумал. Скажут ведь, что завидую.
***
На третий час полета Светлов, уже с трудом сдерживал неприязнь, косясь на сидящего с надменным видом американца, и набрасывал в голове текст докладной, которую накатает сразу по возвращении.
Какой идиот приставил этого хлыща к Деве Флота?! Он же совершенно не контролирует подопечную! Да что там не контролирует, даже не пытается.
Ну вот, девочка снова вскочила, явно намереваясь устроить забег по салону.
Петра, до этого молча сносившая выходки американки, внезапно приоткрыла глаза — холодно-серые, словно отблеск корабельной брони, — коротко бросив: «Сядь», и Светлов впервые воочию увидел внутреннюю иерархию канмусу в действии. Явно избалованная и не привыкшая ни к каким ограничениям Аманда, получив приказ от Девы выше рангом, мгновенно плюхнулась обратно в кресло, настороженно притихнув.
Секунду поморозив её взглядом, Петра повела головой, словно прислушиваясь к чему-то, затем нахмурилась.
— Евгений Викторович, можно к пилотам подняться?
— Что-то случилось? — встревожился он, так же напряженно вслушиваясь в мерный гул двигателей.
— Нет, просто… — Петра неуверенно махнула рукой, указывая куда-то за борт. — Там что-то есть, хочу посмотреть.
***
Пока куратор связывался через интерком с экипажем, я весь извелся от любопытства. Справа по борту определенно что-то было. Не берег (я, оказывается, чувствую, что под самолетом — вода или суша), а что-то непонятное. Словно далекое, едва различимое громыхание грозы за горизонтом.
Наконец, в салон спустился командир корабля, выслушал просьбу, и, пару секунд подумав, нехотя кивнул:
— Хорошо, мисс, поднимайтесь.
Едва не подпрыгнув, я торопливо выбрался из кресла, оглядываясь на тихий жалобный писк. Притихшая было американка, ерзала на своём месте и таращилась на меня глазёнками голодного котенка, умудряясь при этом умоляюще хлопать ресницами.
Тяжело вдохнув (ну вот оно мне надо, а?), я коснулся рукава уже взявшегося за поручень командира.
— Сэр, разрешите Аманде подняться вместе со мной?
— Хм… — командир чуть заметно скривился.
— Она будет тихо себя вести, я прослежу.
Летун замялся, — перспектива притащить в кабину сразу двух детишек его явно не вдохновляла, — но всё же кивнул:
— Хорошо, мисс, пусть поднимается.
Американка словно катапультой подброшенная вылетела из кресла, пропищав что-то вроде «Ура!», но, наткнувшись на мой взгляд, резко замерла. Потупилась, смущенно затеребила подол юбки…
Ещё раз тяжело вздохнув, я мотнул головой себе за спину:
— В кильватер. Дистанция — метр. Делай, как я.
— Принято, тяжелый крейсер, — торопливо пискнула мелочь, пристраиваясь за мной и старательно выдерживая дистанцию.
Блин, теперь ещё Макаренко из себя изображать.
Когда мы поднялись в кабину, командир указал на небольшой закуток справа за креслами пилотов, негромко окликнув сидящего там за пультом рыжего парня:
— Рэй, позаботься о девушках.
Затем обозначил извиняющийся поклон в нашу сторону и быстро прошел вперед, на место первого пилота.
Развернувшийся вместе с сидением рыжий, сдвинул наушники себе на шею и весело представился:
— Рэй Диккенс, юные леди, бортмеханик этой птички.
— Петра, тяжелый крейсер «Пётр Великий», — вежливо склонив голову, представился я в ответ и качнул подбородком в сторону мелкой: — Аманда, эсминец «Аарон Уорд».
— Приятно познакомиться, дамы, — бортмеханик сверкнул белозубой улыбкой мне, подмигнул американке, и махнул в сторону трех кресел у задней стенки. — Присаживайтесь вон там, на гостевых. Только пристегнитесь.
Усадив мелкую у окна, к которому та немедленно прилипла носом, и безмолвно вздохнув (ну понятно, какие тут инструкции, когда рядом что-то интересное), я сам застегнул ей страховочные ремни. Затем, устроился в соседнем, так же выглянув в окно.
Картина за бортом действительно завораживала — слоистые пепельно-серые облака до горизонта и крутящаяся у самого края облачности угольно-черная воронка, подсвеченная фиолетовыми проблесками молний.
— Тёмный циклон, — пояснил Диккенс, бросая короткий взгляд на воронку и быстро отворачиваясь. — Вглядываться нельзя — голова болеть начинает, а потом кошмары снятся.
Странно, у меня никаких особых ощущений.
— Аманда? — коснулся я плеча американки.