Интересно отметить: вся эта история совершенно не коснулась первого выпуска, тоже ведь отнюдь не идеального в цензурном отношении, и он совершенно спокойно продавался и распространялся по России? Только в ноябре 1849 г., уже в конце судебного следствия, проводившегося над арестованными петрашевцами, «Комитет 2-го апреля», созданный правительством в 1848 г. специально для борьбы с революционной крамолой в печати, занялся и первым выпуском. Естественно, было обращено внимание и на статьи «Анархия» и «Деспотизм», и на другие статьи, книга была квалифицирована как вредная, «неблагонамеренная», поэтому предлагалось изъять ее из продажи. Это решение комитет представил Николаю I, который одобрил запрещение, но в своей резолюции предложил «не отобрать, а откупить партикулярным образом, дабы не возбудить любопытства». Правительству было не лень и не жаль организовать за казенный счет такое изъятие! Дело было поручено III отделению, которое за год закупило в разных городах 227 экземпляров первого выпуска. Видимо, остальные уже были распроданы. А розысканиями советского историка-юриста А. Ф. Возного установлено, что в закупке принимало участие и Министерство внутренних дел. Чиновник особых поручений И. П. Липранди, который сыграл весьма мрачную роль в деле петрашевцев, очевидно, взял на себя и обязанность закупки оставшихся у Кирилова 1050 экземпляров первого выпуска словаря. Надеясь на полную свою бесконтрольность, он, выкупая книги по рублю за экземпляр, заплатил Кирилову лишь 400 рублей, хотя отчитался, ясно, за 1050 рублей. Кирилов, зная, как поступили с петрашевцами, молчал; но когда несколько лет спустя он проведал о грозе, сгущавшейся над Липранди (не только увольняют, но и, возможно, отдают под суд за взятки), то немедленно подал жалобу, и III отделение потребовало от Липранди вернуть издателю присвоенные 650 рублей[116].
Комитет 2-го апреля потребовал снятия с должности цензора А. Л. Крылова, но новый министр народного просвещения кн. П. А. Ширинский-Шихматов, очень доброжелательно относившийся к Крылову, спас его хвалебной характеристикой и оставил на службе.
«Карманный словарь…» сделал свое дело: он все-таки разошелся по стране в достаточно большом количестве экземпляров и служил пропаганде социалистических идей. Петрашевский держал у себя книгу, из конспиративных соображений оторвав титульный лист и последний — с датой цензурного разрешения. Агент Наумов доносил 31 марта 1849 г. о своем визите к главе кружка: «Петрашевский читал мне, Наумову, какую-то маленькую русскую книжечку, в которой много было статей, в числе коих одна «Национальное» или что-то подобное, и сказал, что книжку эту написал он и что под описанием Французской республики должно понимать Россию. С книжечки этой сорваны начало и конец»[117].
Глава 4
«ПЯТНИЦЫ» ПЕТРАШЕВСКОГО В 1847/48 г.
1847 год в России отличался значительно более интенсивной и более радикальной духовной жизнью по сравнению с предыдущими. С января этого года стал выходить обновленный «Современник», во главе которого стоял идейный вождь 40-х годов В. Г. Белинский. Уже в первые месяцы существования журнала в нем были опубликованы программные статьи Белинского, роман А. И. Герцена «Кто виноват?», политико-экономические статьи В. А. Милютина, первые рассказы И. С. Тургенева из цикла «Записки охотника». В июле 1847 г. Белинский отправил Гоголю свое знаменитое письмо, которое в многочисленных копиях стало известно вскоре всем мыслящим людям России. В письме выдвигались не утопическиех а самые насущные жизненные требования, прежде всего — необходимость отмены крепостного права.
Во Франции в это время ширилась социалистическая пропаганда. Особенно большим влиянием пользовались идеи утопических социалистов Сен-Симона, Фурье, Кабе, Луи Блана, Прудона. Однако росла уже критика утопистов слева (наиболее широко она прозвучала в книге К. Маркса «Нищета философии», направленной против Прудона). Маркс и Энгельс в начале 1848 г., перед самой парижской революцией, по поручению Союза коммунистов создали «Манифест коммунистической партии»[118].
В связи с экономическим кризисом в Европе росло недовольство масс, приведшее 24 февраля 1848 г. во Франции к свержению монарха Луи Филиппа и к установлению республики. Вслед за этим по всей Западной Европе прокатились революционные бури.
Царское правительство, напуганное европейскими событиями, усилило репрессии внутри страны. Фактически репрессии и цензурный гнет никогда не прекращались: еще в 1847 г. было разгромлено на Украине Кирилло-Мефодиевское братство, общество, по духу и идеям довольно близкое к кружкам петрашевцев; участники поплатились ссылками, а Т. Г. Шевченко был отдан в солдаты. Да и цензура не дремала: в «Современнике» было изуродовано несколько статей Белинского и Герцена, в антикрепостнической повести Д. В. Григоровича «Деревня» в том же журнале были изъяты малейшие намеки на недовольство крестьян и, уж конечно! не пропущена сцена крестьянского бунта.
Но после февральской (1848) революции в Париже идеологический и административный гнет еще более усилился[119]. На это были причины и внутреннего, а не только внешнего порядка. По сведениям И. П. Липранди, представленным в 1849 г. следственной комиссии по делу петрашевцев, в России «случаев убийства помещиков своими крестьянами в 1846 году было 72, а в 1848 — 18. Случаев неповиновения крестьян массами в 1846 году было 27, а в 1848 — 45… обнаруженных поджогов в селениях в 1846 г. было 84, а в 1848 — 102»[120].
В страхе перед растущим недовольством масс были запрещены даже малейшие намеки на возможные преобразования в стране. Фактически прекратила свою деятельность комиссия гр. П. Д. Киселева, занимавшаяся проблемами крепостного крестьянства. Вышедший в ноябре 1847 г. закон, разрешавший крестьянам выкупать себя в случае, когда помещичье имение продавалось с публичного торга (мера, которой могли воспользоваться единицы и десятки людей из многомиллионной массы крепостного крестьянства), был заменен в марте 1848 г. другим, совершенно не упоминающим выкупа пз крепостного состояния.
Для ужесточения цензурного гнета Николай I учредил 27 февраля 1848 г. особый комитет по надзору не только за литературой и журналистикой, но и над самой цензурой (комитет получил название «Меншиковского» — по имени председателя). Одним из практических деяний этого комитета было выделение как особо вредных повестей М. Е. Салтыкова, в результате чего бывший петрашевец отправился в ссылку. Комитет имел временные полномочия, и 2 апреля царь учредил более постоянный комитет такого же рода — «Бутурлинский» — по имени нового председателя Д. П. Бутурлина, который даже среди самых крайних консерваторов выглядел реакционером. Оп, например, видел в Евангелии революционную проповедь равенства и братства, а знаменитую триединую формулу гр. Уварова «православие, самодержавие, народность» трактовал как демократическую пропаганду. Бутурлин требовал закрыть русские университеты как рассадник крамолы. Вступившийся за высшее образование гр. Уваров поплатился отставкой с поста министра народного просвещения. Правда, Николай I не решился закрыть университеты, но кафедры философии были упразднены, а число студентов в каждом университете ограничено 300. Как говорится, хорошо еще, что Бутурлин умер в 1849 г.: иначе этот человек мог бы натворить много бед в области русской культуры. Но и так урон был нанесен громадный. Развитие научной гуманитарной мысли было приостановлено, передовые журналы вынуждены были печатать весьма «беззубый» развлекательный материал, писатели и публицисты или замолчали, или перешли на нейтральные, безопасные в цензурном отношении темы. Важно еще подчеркнуть, что отъезд Герцена в 1847 г. за границу и смерть Белинского в 1848 г. очень ослабили прогрессивный лагерь русской интеллигенции, но зато именно в эти годы усиливалась деятельность кружка Петрашевского.
118
Петрашевцы были слабо знакомы с молодой марксистской литературой. Впрочем, в библиотеке Петрашевского уже имелась книга Маркса «Нищета философии» (ее брал читать Спешнев) и была выписана книга Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», но неизвестно, успел ли Петрашевский ее получить до ареста.