Особый круг петрашевцев составила группа лиц, как-то связанных с владельцем табачной лавки П. Г. Шапошниковым. Во время следствия на эту группу было заведено общее дело, куда вошли материалы самого Шапошникова, В. П. Катенева, А. Д. Толстова, Г. П. Данилевского, Б. И. Утина, В. В. Вострова. В. И. Семев-ский написал о них общую статью: «Петрашевцы. Студенты Толстов и Г. П. Данилевский, мещанин П. Г. Шапошников, литератор Катенев и Б. И. Утин»[217], оставив за бортом лишь приказчика Вострова, в самом деле второстепенного персонажа.
Группа эта очень неоднородна по составу, да и многие «содельцы» не были знакомы друг с другом. Данилевский показывал на следствии, что он не знаком с Шапошниковым и Толстовым, а знает лишь по университету Катенева. Утин отрицал знакомство с Шапошниковым и Катеневым, подтверждая лишь связь с Толстовым. Эти показания вполне правдоподобны. Связывающим всех звеном был «треугольник» Толстов — Катенев— Шапошников. Довольно хорошо узнали всех втершиеся в этот круг агенты Министерства внутренних дел Н. Ф. Наумов и В. М. Шапошников (не путать с П. Г. Шапошниковым). Следует также учесть особую связь участников этой группы с кружками Петрашевского; никто из них не бывал на «пятницах»; посещал Петрашевского лишь Толстов, а сам Петрашевский всего три раза заходил в табачную лавку Шапошникова, очевидно присматриваясь к хозяину, о котором наслышался от Толстова.
Петрашевского не могла не заинтересовать эта в основном купеческо-мещанская группа лиц: разрабатывая планы будущих социально-политических деяний, он большие надежды возлагал на «третье сословие», и в плане торгово-промышленного развития России, и как на источник учителей, агитаторов, действующих в широких Народных слоях, хорошо знающих народные нужды.
Однако заинтересовались этой группой и совсем другие инстанции. Подосланный к Петрашевскому агент Антонелли встретил у него 6 февраля 1849 г. студента Толстова, «характера до чрезвычайности либерального и эксцентрического», нападавшего «на нынешний порядок вещей» и ожидавшего его разрушения; «… во всех действиях правительства столько противоречий и отсутствия здравого смысла, что для произведения революции каждый день представляется по несколько случаев»[218]. Конечно, И. П. Липранди тотчас же обратил внимание на это новое имя в донесении Антонелли от 9 февраля. В дальнейшем Липранди использовал для слежки прибывших 3 марта в столицу его агентов В. М. Шапошникова и Н. Ф. Наумова[219], действовавших ранее под видом купцов в г. Галиче Костромской губернии.
В. И. Семевский предполагал, что сама поездка агентов в Кострому была уже вызвана донесениями Антонелли о Толстове и о его костромском знакомом чиновнике И. П. Аристове, но даты опровергают это предположение: Антонелли впервые упомянул Толстова в донесении от 9 февраля (об Аристове же вообще у него нигде нет ни слова), а В. Шапошников писал к Липранди 17 февраля из Галича о получении его письма из Петербурга от 8 февраля и о предполагаемой своей поездке в Кострому — 21-го, а затем — в Петербург. К тому же агенты и не уезжали в Костромскую губернию, а находились там длительное время: Наумов по крайней мере несколько месяцев отсутствовал в столице, а Шапошников чуть ли не впервые приехал в Петербург в марте. Их «деятельность» в Костроме была скорее всего связана со слежкой за раскольниками, серьезно интересовавшими Липранди. Неизвестно, занимались ли они и там купеческими делами, но в Питер они прибыли как торговцы костромским нюхательным табаком. У Липранди, видимо, возникла идея организовать постоянный наблюдательный пункт в одном из двух домов на Покровской площади, принадле, — жавших матери Петрашевского (там же проживал и сам организатор «пятниц»). Помещений было много, сдавались квартиры для жильцов, внизу была портерная (пивная). И в самом деле, Шапошникову и Наумову очень легко было договориться с домовладелицей о сдаче в наем помещения под табачный магазин. В середине апреля агенты переехали в дом Петрашевского, но открыть магазин не успели из-за арестов участников «пятниц».
Неясно, предполагал ли Липранди убить сразу двух зайцев с помощью новых агентов: следить за посетителями Петрашевского и одновременно втереться в круг Толстова — П. Г. Шапошникова — или же последнее произошло случайно, по интересу агентов к табачной торговле[220] (с П. Г. Шапошниковым Наумова познакомил Катенев еще в прошлый петербургский период жизни агента, т. е. по крайней мере несколько месяцев назад; с самим Катеневым Наумов был знаком уже «четыре года»).
Ясно только, что первые доносы Шапошникова и Наумова были посвящены исключительно дому Петрашевского и его посетителям. 3 марта агенты приехали в Петербург, а 4-го, в пятницу, они уже сообщают, кто и откуда прибывал к Петрашевскому после девяти часов вечера (очевидно, допрашивали затем извозчиков: откуда везли седоков?). Таковы же донесения агентов от 11 и 18 марта. Видимо, это было главное задание Липранди. 14 марта агенты начали вести переговоры с дворником Петрашевских Алексеем о наличии помещения под табачный магазин.
Попутно же они, наверное, получили задание разведать о Толстове, и тут-то скорее всего помог случай, — знакомство Наумова и через него В. М. Шапошникова с П. Г. Шапошниковым. Одно донесение начинается прямо с Толстова, которого не очень грамотные агенты обычно именуют Толстым: «13 марта на Петербургской стороне для узнания о Толстом, а как с ним в кратких связях один торговец табашный, торгующий на <Большом> проспекте в доме <Семенова> Петр Григорьев…» (в донесениях последний всюду будет называться без фамилии).
Естественно, агенты были заранее настроены на открытие подпольных организаций, а тут, в табачной лавке «Петра Григорьева» им попросту повезло: постоянными посетителями были и Толстов, и Катенев, и сам владелец оказался чуть ли не революционером, да и приказчик его В. В. Востров (он всюду в донесениях фигурирует как Василий Васильев, т. е. опять же без фамилии) тоже выглядел участником нелегальной организации. Самый первый донос, о табачном магазине, посланный В. М. Шапошниковым около 14 марта, написан в гиперболическом тоне и не без удивления: «Чтоб узнать о Толстом, поручил я известному вам, ваше превосходительство (все доносы посылались к Липранди. — Б. Е.), Николаю Наумову находиться при нем, который (Наумов. — Б. Е.) как хороший знакомый хозяину табачного магазину и у него сидельцу Василью Васильеву, узнал от последнего, что хозяин их хороший знакомый и друг задушевный Толстому и что в магазин к ним прежде был съезд, приятели разные, особы и студенты и переодевший<ся > военный разговаривали про французскую революцию и просили быть Петра Григорьева членом их общества; сначала он отказывался и, как видимо, очень боялся, а после поступил, о чем очень часто было совещание, а как стали обращать внимание (посторонние? полиция? — Б. Е.), то он не стал принимать и в неделю четыре раза уходил на собрание, а к ним приезжал офицер Ханыков[221],Толстой и неизвестное мне (Вострову? — Б. Е.) лицо, фамилия которого от меня скрыта, и каждый из них привозил по выписке из какой-то книги на французском языке и каждую выписку прочитывали и после трактовали, и неизвестный человек говорил им, что кому из ми<нистров> какой конец и что у них решено ца<ря> и проч<их> цар<ской> фамилии уби<ть> и как, когда и где, но отложено, потому что одного студента из их общества взяли за сочинение стихов и сослали на Кавказ; в ту самую ночь, когда взят студент, давали друг другу сведения, чтобы быть осторожным и готовым и отнюдь не забывать своего дела. С того дни идут дела весьма скрыто; Толстой, Ханыков и неизвестная особа в лавке не бывали, но я им (т. е. Василий Васильев) носил от Петра Григорьева письма к Толстому и от него обратно и что и теперь идет совещание, но где, не сказал, а уговаривал Николая Наумова поступить в общество, и он, Василий Васильев, по совету их готов убить с удовольствием. Потом пришли еще некоторые из того числа (какого? — Б. Е.) и увезли его, Наумова, в один вольный дом содержательницы Блюм…»[222].
219
Где их откопал Липранди, неизвестно. Выдавали они себя за дядю и племянника. Василий Макарович Шапошников, 37 лет, галичский купец 3-й гильдии, обучался в Костромском уездном училище; Николай Федорович Наумов, 25 лет, галичский мещанин, обучался в галичском уездном училище (ЦГВИА… Ч. 3, л. 150, 160). Оба были чудовищно безграмотны, особенно Наумов; наверное, им впервые в жизни пришлось составлять донесения, письменные тексты; через полтора месяца они немного поднаторели, и почерк и стиль стали яснее. Оба, видимо, обладали хорошей памятью, донесения их очень подробны, достаточно нейтральны, отстраненны; лишь в отдельных случаях Наумов вклинивает собственные оценки, например дается от себя характеристика П. Г. Шапошникову: «…человек весьма вредный для общества» (Там же. Л. 122). — Надо сказать, что Петра Григорьевича многие не любили, а у агентов ненависть еще увеличивалась от его не скрываемого к ним презрения; Катенев насплетничал В. М. Шапошникову, что его однофамилец считает его «дураком — не более», а самому В. М. Шапошникову Петр Григорьевич характеризовал Наумова: «…ничего не понимает» (Там же. Л. 125). В самом деле, большим умом оба агента не отличались, некоторые добавки «от себя» для нас выглядят комично, хотя в те времена они могли иметь для авторов и дурные последствия. Ср., например, следующее обобщение, сделанное Наумовым (он к нему, как и в большинстве донесений, приплетает и второго агента): «Однажды Толстов, говоря со мною о происшествиях за границею, сказал, что все, что в наших газетах об этом пишут — ложь, а правду правительство запрещает новее писать. Да и как писать правду, ведь если бы о республике французской написать правду, что там хорошо, то потребуют этого и у нас, да и теперь как бы ни охуждать в наших газетах нее, что там делается, но уже никто не верит, а, напротив, верят, что там хорошо, и потому правительство наше и усиливается охуждать. Общее мнение в народе таково, что все, что пишет газета, и есть большею частию ложь, и действительно, я, Наумов, и Шапошников, из разговору по гостиницам заметили, что общее мнение не верит нашим газетам о заграничных происшествиях» (Там же. Л. 121–121 об.).
220
Загадочной выглядит фраза в статье Семевского: «Донесение Антонелли (о Толстове. —
221
Известны два брата Ханыковых — Яков и Александр, чиновник и вольнослушатель университета, из них петрашевцем был Александр; офицер Ханыков неизвестен, Востров так, вероятно, называл Александра.
222
В этом доме В. П. Катенев