Прежде всего должна восстать Восточная Сибирь, а когда пошлют на усмирение значительные воинские силы (корпус), то за спиной их встанет Урал с 400 тысячами недовольных рабочих, который двинется на южные волжские («низовые») губернии и к донским казакам, всюду поднимая народ; на потушение этого пожара потребуются уже все войска, и тогда восстанут Петербург и Москва — «и все кончено»[251].
Спешнев отнесся к замыслу недоверчиво (выдумывает? завлекает? провоцирует?), осторожный по отношению ко всяким тайным заговорам Петрашевский — тем более (любопытно, что в одном разговоре без Спешнева Черносвитов предлагал Петрашевскому обсудить вопрос о цареубийстве). По словам Спешнева, «Петрашевский стал говорить вообще против бунта и восстаний черни», противопоставляя им фурьеризм. Спешнев после этого распрощался с Черносвитовым и, похоже, больше не возобновлял переговоров. А Петрашевский, наверное, еще сильнее уверился в том, что жандармы подослали к ним агента (у него с самого начала знакомства, как и у Спешнева, возникли такие подозрения). В показаниях на следствии Петрашевский иначе как «агент-провокатор» и не называл Черносвитова…
Личность Рафаила Александровича Черносвитова тоже до сих пор остается загадочной. Мотивы его действий, неожиданные революционные проекты как-то очень не вяжутся с его прошлым и с его социальным положением. Почему вдруг золотопромышленник и бывший исправник, с помощью войска подавлявший около 10 лет назад бунты рабочих на уральских заводах, становится революционером и пропагандистом общероссийского восстания? И другие петрашевцы (Львов, Достоевский) относились к Черносвитову как к подосланному к ним шпиону-провокатору. Последнее исключается: арест, крепость, допросы, суровое наказание, вынесенное судом Черносвитову, никак не согласуется с такими подозрениями. Никаких документальных объяснений резкой перемены взглядов Черносвитова за десятилетие нет, можно лишь строить гипотезы. Наиболее вероятная из них следующая. Черносвитов — недюжинная, энергичная натура, мечтавшая о значительно более широких масштабах деятельности, чем ему уготовила судьба; патриот и знаток Сибири, он прекрасно понимал, какие необъятные возможности таит этот край; очевидно, что-то он извлек и из духовного общения с декабристами, хотя они отнеслись к нему настороженно;[252] пребывание в европейской части России, знакомство с петрашевцами, разговоры и намеки в их кругу могли развить в сознании Черносвитова представление о том, что революционный взрыв в стране очень близок; а зная глубину недовольства уральских рабочих, он вполне серьезно мог предполагать там наличие больших людских резервов для повстанцев, и планы его, изложенные в показаниях Н. А. Спешнева, — отнюдь не хлестаковщина и не мальчишество, а реальная уверенность в силе Урала, В дальнейшем же, в свете общефедералистских идеалов петрашевцев, Черносвитов мог мечтать о Сибири как об особой российской республике, где ему предстояло играть значительную социально-политическую роль.
Спешневу представлялась возможность еще в одном случае заняться организацией тайного общества, но и здесь его ждало разочарование: сообщники оказались далекими от революционных замыслов. Речь идет о попытке реализовать давнюю мечту Момбелли. Последний еще до знакомства с Петрашевским (а познакомился он с ним осенью 1848 г.) вынашивал идею общества «взаимной помощи»[253], своеобразного духовного братства, члены которого создавали бы нечто вроде большой семьи, где господствовали бы любовь, дружба, откровенность, прощение мелких недостатков при большой нравственной требовательности друг к другу, суровая критика серьезных недостатков, взаимная поддержка, материальная и моральная помощь и т. п, Видимо, вскоре после вхождения в круг Петрашевского Момбелли познакомил его со своими планами, назвав в качестве единомышленника своего давнего товарища Ф. Н. Львова, а Петрашевский предложил со своей стороны Спешнева и К. М. Дебу, и эта «пятерка» с конца ноября 1848 по январь 1849 г. от четырех до шести раз собиралась у Спешнева[254], да еще один или несколько раз у Львова, подробно обсуждая условия создания общества.
Наиболее радикальные идеи предлагал, конечно, Спешнев. В социальном отношении он подчеркивал главную цель — освобождение крепостных крестьян, а в политическом — подготовку всероссийского восстания. Спешнев определил три внеправительственных пути преобразований страны: иезуитский (т. е, создание тайного общества и тайное «разложение» существующего строя), пропагандный и восстание — и предлагал соединить их все вместе, а для этого учредить центральный комитет, который организует частные комитеты: комитет товарищества (т. е. общества взаимной помощи), комитет для устройства школ пропаганды (фурьеризма, коммунизма и либерализма) и, главное, «комитет тайного общества на восстание».
В бумагах Спешнева жандармами был обнаружен черновик проекта обязательств для членов тайного общества, где в первом пункте вновь принятый обещал, что он обязуется по распоряжению комитета явиться в назначенное место и время «и там, вооружившись огнестрельным или холодным оружием или тем и другим, не щадя себя, принять участие в драке (т. е. и битве. — Б. Е.) и, как только могу, споспешествовать успеху восстания». Во втором и третьем пунктах предлагалось участнику «приобрести» надежных новых пять членов и передать им те же требования-обязательства.
Спешнев пояснил на допросе, что, будучи за границей в 1845 г., он интересовался устройством тайных обществ (от древних христианских общин до современности) и начал писать «рассуждение о тайных обществах и наилучшей организации тайного общества применительно к России», но перед возвращением на родину сжег это неоконченное сочинение, а черновой листок проекта случайно остался в его бумагах; никому сочинение и листок он не показывал. Возможно, так оно и было в действительности, но даже если он и не показывал свой проект петрашевцам, то сама идея тайного революционного общества, конечно, не оставляла его, и недаром он начал совещания об организации общества с предложения тайных путей и создания руководящего органа — центрального комитета.
Петрашевский в своих предложениях делал главный акцент на пропаганде фурьеризма, скептически относясь к замыслам Спешнева[255]. Момбелли, страстно жаждавший создания «общества взаимной помощи», готов был искать компромиссный путь, т. е. включить в программу и фурьеристскую, и социалистическую пропаганду, и надежду на будущее восстание народа. А главное — он, как и Спешнев, ратовал за тайный характер организации, за большую ответственность, которую брали бы на себя участники и даже за введение пункта об угрозе смертью за измену.
Львов стремился перевести разговор на конкретную почву, каков должен быть минимум членов общества (он почему-то предлагал число 11 — по воле случая именно столько будет участников обеда в честь Фурье), как будет проходить прием новых членов. Дебу единственный, кто с порога отверг самую идею организации — он категорически протестовал против подпольности общества.
Петрашевский, просветитель и юрист, стал предлагать создание «ученого комитета», который подробно бы разобрал все предложения, чтобы выделить в них сходные мотивы, найти сферы согласия и т. д.
Спешнев же, видя, что его радикальные социально-политические идеи находятся под угрозой растворения в общефилантропических принципах, прислал письмо, где, по словам Момбелли, «иронически отзывался о нашей затее, называл ее «chasse au places»[256], желал молодым людям (мне и Львову) всякого счастия и отказывался от предложения, говоря, что он связан условиями, более положительными». Петрашевский смеялся над последней фразой, видя в ней ребяческое хвастовство; да и в самом деле — никаких ведь других организаций у Спешнева не было, были лишь далеко идущие замыслы.
Параллельно с идеей тайного общества Спешнев строил издательские планы, более основательные и более крупные, чем план подпольной литографии.
251
Ср. аналогичные (но более узкие и более теоретические) рассуждения в дневнике Момбелли, когда он узнал о разгроме Кирилло-Мефодиевского братства на Украине (Момбелли был немного знаком с Шевченко): «С восстанием же Малороссии зашевелился бы и Дон, давно уже недовольный мерами правительства. Поляки тоже воспользовались бы случаем. Следовательно, весь юг и запад России взялся бы за оружие» (Дело петрашевцев. Т. 1. С. 312).
252
Н. Д. Фонвизина сообщала своему деверю И. А. Фонвизину 17 февраля 1850 г. о временах до арестов петрашевцев: «Был здесь некто Черносвитов… Он все вертелся в Туринске около наших, но они хотя и принимали его как чиновника, но не доверяли ему и не любили» (опубликовано:
253
История неудавшегося «общества взаимной помощи» излагается согласно подробным показаниям Момбелли и Львова (Дело петрашевцев. Т. 1. С. 347–370, 414–423).
254
Львов позднее приводил три точные даты собраний у Спешнева: 7, 14, 23 декабря 1848 г. (Литературное наследство. М., 1956. Т. 63. С. 176).
255
«Иезуитский» способ он явно отвергал; в одной из бесед с Антонелли Петрашевский сравнивал «с орденом иезуитов» III отделение и подчеркивал, что «это и тому подобные учреждения сделаны для того, чтобы подавить все умственные развития и тем охранить монархическую власть. Что подобные учреждения не только подлость, но даже святотатство, потому что они развращают нравственность человека» (Дело петрашевцев. Т. 3. С. 403).
256
Погоня, охота за местами