Можно вообразить удивление и обиду Л. В. Дубельта, управляющего III отделения, с молодых лет приятеля Липранди, когда он узнал, что уже много месяцев, втайне от него велась слежка за «подпольными» организациями! Липранди в подробном донесении Перовскому (он регулярно их писал во время арестов и следствия над петрашевцами) отмечает «негодование» и «оскорбленное самолюбие» Дубельта[265].
21 апреля гр. А. Ф. Орлов представил царю составленные с помощью Липранди списки петрашевцев «с описанием действий каждого из них и с означением их жительства». Николай I ответил «торжественным» согласием: «Я все прочел; дело важно, ибо ежели было только одно вранье, то и оно в высшей степени преступно и нестерпимо. Приступить к арестованию, как ты полагаешь; точно лучше, ежели только не будет разгласки от такого большого числа лиц, на то нужных… С Богом! Да будет воля Его!»[266].
Антонелли, узнав о готовящейся операции, видимо, трусил и предупреждал Липранди, что некоторые петрашевцы (сам глава, затем Дуров, Филиппов, Толль, Ястржембский) — очень сильны, каждый из них справится «с тремя добрыми мужиками», у некоторых имеется оружие; у Петрашевского есть несколько пистолетов[267] и т. д. Антонелли советовал атаковать дом сразу с двух входов — парадного и черного.
Дубельт же решил не рисковать своими «добрыми мужиками» и отказался от захвата петрашевцев всех сразу в одной квартире. Аресты были намечены в ночь с 22 на 23 апреля, с пятницы на субботу, но уже после вечера у Петрашевского. Эта «пятница», последняя, завершилась где-то около четырех часов утра, а аресты начались еще позднее, около шести часов (может быть, кто-то из агентов дежурил на улице и сообщил о разъезде гостей?) И все же к дому Петрашевского подъехало сразу несколько черных карет: видимо, боялись вооруженного сопротивления. Арестовывать главу кружка пошел сам Дубельт.
Утром 23 апреля Антонелли еще строчил последнее донесение о вчерашней «пятнице», а все ее участники уже были в страшном доме у Цепного моста. Ночью, без шума (в России тогда все аресты совершались ночью) в III отделение было привезено 34 «злоумышленника». Кстати, арестованные быстро узнали, кто их предал. Помощник Дубельта А. А. Сагтынский, отмечавший прибывших в приемном зале, держал перед собой список, куда для проформы был внесен и Антонелли, но его явно не собирались арестовывать, около его фамилии значилось: «агент». Достоевский удосужился заглянуть в этот список и прочитать знаменательную пометку, тотчас же он рассказал об увиденном всем товарищам, которые находились в зале.
Долгое время считалось, что сотрудники III отделения допустили оплошность, не спрятав от арестованных список. А. Ф. Возный же резонно предположил, что А. А. Сагтынский, презиравший шпионов (он еще в 1840 г. предупреждал Герцена о них), да еще служащих в соперничавшем ведомстве (Министерство внутренних дел), мог нарочно так положить список, чтобы кто-нибудь из арестованных смог прочитать позорную пометку у фамилии Антонелли[268].
Не очень понятно, каким образом были подсчитаны 34 арестованных, а именно это число приведено в донесении гр. Орлова Николаю I. Ниже Орлов добавляет, что «не привезено еще 7 человек»: Плещеев (находится в Москве), Серебряков (двое суток не ночует дома), Григорьев (не отыскан), Берестов, Ламанский, Михайлов, Тимковский (квартиры неизвестны).
Но в списке размещения арестованных, привезенных в Петропавловскую крепость в ночь с 23 по 24 апреля, числится 36 человек.
В Алексеевский равелин были помещены следующие лица (далее в скобках при каждом арестанте указывается номер камеры): Буташевич-Петрашевский (1), Толль (2), Баласогло (10), Головинский (17), Дуров (16), Кузмин[269] (4), Белецкий (7), Филиппов (8), Достоевский[270] (9), Григорьев[271] (14), Катенев (И), Толстов (15), Ястржембский (12);
в Никольскую куртину — Кузмин[272] (4), Кайданов (3)» Деев (16), Спешнев (15), Данилевский[273] (5), Утин (14), Кропотов (13), Дебу[274] (6), Львов[275] (2), Пальм (10), Момбелли (7), Григорьев[276] (9), Ламанский[277] (1);
в Трубецкой бастион — Ахшарумов (3), Кашкин (2), Чириков (1), Щелков (4), Бернардский (5), Дебу[278] (7), Мадерский (6);
в бастион Зотова — Ольдекоп (3), Берестов (2), Достоевский[279](1)[280].
Как видно из этого списка (в 36 человек), в него уже вошли трое из семи не обнаруженных ранним утром 23 апреля: Григорьев, Берестов, Ламанский. Очевидно, их разыскали в течение дня, если они вечером уже были доставлены в крепость. Но тогда же оказывается, что утром в III отделение было доставлено не 34, а 33 человека?! Где же тридцать четвертый? В. М. Семевский указывал, что вместе с настоящими петрашевцами были для виду арестованы и три агента: Антонелли, Шапошников, Наумов. Но вряд ли они шли в счет «виновников». Ведь тогда привезенных на рассвете 23-го должно было бы стать не 33, а 36. Следует также учесть, что ни в каких воспоминаниях (а их немало) о первых часах привезенных в III отделение не говорится об Антонелли как о присутствующем. С другой стороны, имеется спокойный и подробный отчет Антонелли для Липранди о последней пятнице у Петрашевского — 22 апреля, написанный 23 числа. Отчет составлен, как все предыдущие, обстоятельно, без малейшего намека на «последнее» собрание — Антонелли явно не знает, что петрашевцы больше уже не будут собираться. Текст заканчивается: «В таком духе разговор продолжался еще часа полтора, и наконец часа в 3 все разошлись по домам»[281]. Невероятно, чтобы этот отчет Антонелли писал, будучи арестованным с другими, в III отделении.
Таким образом, число 34 не составить при учете арестованных агентов. Может быть, сюда была включена дама, которую жандармы застали у П. А. Кузмина и которую привезли вместе с ним в III отделение? А. А. Сагтынский велел немедленно освободить ее.
Но наиболее вероятным представляется, что 34-м по счету был В. В. Востров, приказчик у П. Г. Шапошникова. Он был арестован в доме Петрашевского вместе с агентами В. М. Шапошниковым и Наумовым, которые сняли у Петрашевского помещение якобы под табачную лавку (очевидно, Востров ночевал у них). Так как агенты не были отправлены в казематы Петропавловской крепости, то, вероятно, и Востров был оставлен пока в помещении III отделения, а затем он начал проявлять признаки умопомешательства и был отправлен в больницу.
265
См. об этом:
266
Петрашевцы / Изд. В. М. Саблина. М., 1907. С. 151–152.— В этой переписке до сих пор остаются загадочными следующие места. Орлов заканчивает свою записку: «Долгом считаю присовокупить, что ежели Вы удостоите предложение мое Вашим утверждением, то Высочайшая воля Ваша насчет Кропотова должна измениться, а поэтому не прикажете ли доставить его к Вашему Величеству 23 апреля в 7 часов утра или в другое Вам угодное время». А Николай I ответил на это: «Кропотова я вытребую от тебя, когда уже все будут взяты». Что бы это могло значить? В. И. Семевский в статье «Следствие и суд по делу петрашевцев» предполагает, что, возможно, Кропотов был агентом Орлова или же незадолго до арестов явился к Дубельту или Орлову с раскаянием. Однако в лакейски униженном послании к следственной комиссии, вымаливая прощение, Кропотов подробно объясняет, почему же он, враг социализма «не донес» на петрашевцев. Так что отпадают оба предположения Семевского. Может быть, Орлов и Николай I, проведав каким-то образом (из донесений Антонелли, например, если только они могли быть известны в III отделении) об относительно частом посещении Кропотовым собраний у Петрашевского, а с другой стороны, о верноподданническом его мировоззрении, предполагали вызовом его к царю заставить рассказать все, что он знает о кружке? Во всяком случае подробные письменные показания и покаянный тон их помогли Кропотову сократить пребывание в Петропавловской крепости: он был выпущен на свободу 6 июля 1849 г., по с увольнением из Кадетского корпуса (где он был дежурным офицером, воспитателем), и с отдачей под секретный надзор.
267
По агентурным сведениям, исходящим от Антонелли, эти пистолеты — подарок зятя (мужа сестры), офицера З. И. Верховского: «Верховский, даря ему (Петрашевскому. —
269
«Отставной капитан-лейтенант», т. е. Алексей Кузмин, брат «главного» Куамина, Павла: его по ошибке, вместо брата, включили в число основных «зачинщиков».
275
П. С. Львов, штабс-капитан лейб-гвардии Егерского полка, арестованный по ошибке вместо однофамильца и тоже штабс-капитана Ф. Н. Львова (ошибка вскоре раскрылась, 29 апреля будет арестован Федор Николаевич).
276
Это «реальный», Григорьев (Николай Петрович) в отличие от «псевдонимного», по отчеству названного так П. Г. Шапошникова.
279
«Губернский секретарь», т. е. Андрей Михайлович: он арестован по ошибке, вместо брата Михаила (последний будет арестован 6 мая).
280
ЦГАОР СССР, ф. 109, оп. 1849, № 214, ч. 1, л. 86–87. Список за подписью коменданта крепости И. А. Набокова.