В заключительной части «Послесловия» приводится пространная цитата из сочинения Василия Великого (VI в.) о том, что в трех книгах премудрого Соломона помещены три стороны христианской философии: в Экклезиасте дана разработка естествознания, в книге «Притчей» — этическое учение, а метафизические проблемы якобы рассмотрены в «Песни песней» Соломона. Отношение Петрици к этому утверждению неясно, но, по-видимому, оно было отрицательным, и поэтому переписчик не счел возможным сохранить суждения философа в рукописи.
Остановимся также на еще одном фрагменте «Послесловия», перевод которого вызывает споры у современных исследователей: «Сообразно с этим ересь приверженцев Итала позаботилась о возвеличении Девы» (цит. по: 2, 743). Ряд авторов оспаривают такой вариант перевода. По их мнению здесь имеются в виду не приверженцы Иоанна Итала, прославленного ипата философии в Константинопольской философской школе XI в., а Пифагор и его последователи, которых называли также итальянцами. Это положение авторы обосновывают ссылкой на то, что у Петрици имеются рассуждения, касающиеся учения пифагорейцев: «И среди природных явлений замечаем мы действие этого нечетного числа трех: ибо, если младенец до окончательного оформления в чреве (что происходит по завершении девяти месяцев) родится на восьмом месяце, он не может выжить, а если родится на седьмом месяце, будет цел и выживет. [Это объясняется тем], что третий образ первичной тройки есть „семь“…Первым нечетным числом является „три“, вторым—„пять“, а третьим [нечетным] числом является знаменитое „семь“, которое не рождает этого и не рождается. Исходя из чего италийская ересь и возвеличила это число как Деву и поклонялась ему» (там же. 739).
Петрици подчеркивает также, что Пифагор особое внимание уделял числу «семь», как началу третьей троичности: единица — два — три; четыре— пять — шесть; семь — восемь — девять. Этим цифрам пифагорейцы приписывали символ девственности, которая не рождает и не рождается. Ребенок, рожденный на седьмом месяце, не погибает, потому что семерка является числом тройственности.
Пифагорейская философская школа считала, что в основе мировой гармонии лежит величина: скорость движения, расстояние вещей друг от друга и от центра Вселенной и т. д. Эти отношения можно выразить числом. Пифагорейцы утверждали, что число есть сущность всех вещей. Таким образом, пифагорейцы количественную сторону явлений возвели в абсолют. Все может быть выражено числом, доказывали они. Всякое число является сущностью чего-либо, символом какого-нибудь предмета. Впоследствии они стали обожествлять числа, приписывали числам таинственное, мистическое значение. Например, число «десять», а не «семь» у них означало совершенство, законченность. Число «четыре» считалось потенциальной десятерицей, так как единица, двойка, тройка и четверка в сумме составляют десять. Из чисел выводились пространственные формы. Например, двойка означала линию, тройка — поверхность, четверка — тело и т. п. Позднее числовая символика пифагорейцев была еще более мистифицирована, сперва — философией Платона, а позднее неопифагорейцами и неоплатониками. К этой мистической философии Петрици нигде не проявляет своего отношения. В средние века пифагорейство выродилось в астрологию и каббалистику. Следы числовой мистики пифагорейского типа имеются в Евангелии, например в «Откровении» Иоанна, или Апокалипсисе, где числом шестьсот шестьдесят шесть обозначается дьявол.
Как уже было сказано, интересные сведения об античных философских направлениях оставил Михаил Псел. Он кроме главных философских направлений исследовал отдельные философские учения. Наряду с другими учениями он называет и итальянскую философию, родоначальником которой был Пифагор. Все эти философские направления он называл эллинской философией, не отделяя пифагорейскую философию от эллинской.
Петрици, как явствует из его произведения, не отождествлял понятия итальянской философии с пифагорейской. Если бы Петрици под итальянской философией подразумевал пифагорейскую, то это проявилось бы и в других местах его трактата. На самом деле мы видим, что в главе 41 своей книги последователей Пифагора Петрици называет пифагорейцами («все другие пифагорейцы»). В главе 152, рассматривая пифагорейское учение, он пишет: «Как доказал Пифагор». В эпоху Петрици единственным человеком, которого называли итальянцем, был Иоанн Итал, т. е. происходящий родом из Италии.
Кроме того, заметим, что в тексте Петрици сказано следующее: «…возвеличение Девы навлекло на них обвинение в ереси». Мы изучили 11 положений Синодика, направленных против Иоанна Итала. Шестое положение касается вопроса о возвеличении Девы. Следовательно, «возвеличение Девы» — это не просто термин, а обвинительный акт, выдвинутый против Иоанна Итала как отступника от ортодоксального христианства. Петрици этот факт отмечает, но по политическим соображениям не считает возможным проявить свое отношение к нему.
Проведенный общий анализ книги Иоанна Петрици «Рассмотрение платоновской философии и Прокла Диадоха» свидетельствует о том, что как документ средневековья она имеет огромное историко-философское значение. Современная историческая наука не удовлетворяется отдельными мнениями, смелыми выводами, она строит свои рассуждения только на основе документальных подтверждений. Тексты являются лучшими доказательствами исторического факта, но их надо представлять должным образом, уникальные исторические памятники необходимо делать достоянием современной научной мысли. Для этого требуется иметь переводы таких исторических памятников на европейские иностранные языки.
Книга Иоанна Петрици имеет многолетнюю историю, вписанную в культуру Грузии. Судьба этой книги была противоречивой. С одной стороны, она признавалась как памятник фундаментальных философских знаний, где даны в обобщенном виде философские мысли античного мира, с другой — ее считали неприемлемой для христианского мировоззрения. Поэтому в целом судьба этой книги оказалась несчастливой, как и ее автора, подвергавшегося жесточайшим преследованиям.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Перевод философских произведений Иоанна Петрици представляет необыкновенную трудность. Н. Я. Марр показал, каким образом пользовался Петрици ресурсами грузинского языка для передачи сложных оттенков философской терминологии античности. Вследствие нового подхода Петрици к переводам и к выработке грузинской философской терминологии тексты ученого представляют большую ценность.
В 1942 г. нами был осуществлен перевод на русский язык книги Петрици «Рассмотрение платоновской философии и Прокла Диадоха». Работая над переводом книги, пришлось преодолеть большие трудности при установлении точного смысла каждой фразы рукописи и подыскании адекватных форм выражения мыслей философа. Нельзя было ограничиться простым текстуальным переводом, требовалась огромная интерпретаторская работа. Дополнительным контрольным источником для расшифровки положений Петрици служил трактат Прокла издания Крейцера, греческий текст которого помог сделать некоторые важные уточнения и вместе с тем выявить факт указанных выше расхождений. Поэтому недопустимо вносить изменения в терминологию Петрици, основываясь главным образом на терминологии античной. Первая задача, которая стояла перед переводчиком в процессе работы, — это составление словаря самого Петрици, нахождение в русском языке понятий, идентичных философским терминам в древнегрузинском языке. Хорошо известно, что христианская культура в эпоху Ренессанса восстанавливала античные понятия, античные термины, но восстановление их происходило в соответствии с новой исторической обстановкой. Так делали глоссаторы, занимающиеся рецепцией римского права; так поступали представители восточного и западного Ренессанса; так поступал и Петрици, когда применял античный термин, истолковывая его в соответствии с новыми историческими запросами. Поэтому, раскрывая философскую терминологию Петрици, мы пытались дать наиболее точные значения этих понятий на русском языке. Вольное отношение к терминам в данном случае было недопустимо: во всех деталях самым тщательным образом следовало раскрыть содержание терминов, применяемых Петрици, а затем воссоздать систему его философской мысли, сопоставляя ее с учением Прокла, а не насильственно «подгоняя» ее под него. Но прежде всего, конечно, надо было исследовать текст самого Петрици, сделать его удобочитаемым, чтобы дать возможность большому кругу философской общественности познакомиться с этим интересным произведением.