Лика села на барный стул и скинула туфли. Ноги от каблуков опухли и гудели.
Бармен, молодой парень с бородой в стиле Николая Второго и внушительной татуировкой в виде китайского иероглифа, быстрым, отработанным движением разлил янтарный напиток по стаканам.
– За нас и за джаз. – Жорж залпом выпил свой.
Лика сделала глоток. Горло приятно обожгло.
– Я вот только знаешь чего не понимаю: как можно было так притворяться? Получается, я совсем не знала Мишу. За шесть лет, что мы прожили вместе, я ничего не узнала об этом человеке.
Она поднесла стакан к лицу, внимательно посмотрела на него, словно искала ответа, и последовала примеру друга.
– Вам повторить? – Бармен держал пузатую бутылку наготове.
Видимо, из опыта он понял, что эти двое точно решили сегодня напиться.
– Да, давайте. – Я вот не изменяю Ксении.
– Ни разу?
– Ни разу. А сегодня смотрел на нее и думал, что это какая-то чужая женщина, которую я совсем не знаю. Когда-то любил, может быть, и сейчас люблю. Только вот… Что-то происходит, понимаешь? Нам плохо вместе. Она все время чего-то ждет от меня. Я все время что-то должен. А ведь я тоже имею право просто отдохнуть, полежать на диване… – Жорж тяжело вздохнул. – Давай выпьем за свободу, несмотря ни на что. Никто никому не принадлежит. Очередной миф.
– Давай. Только ты забыл еще кое-что. Маленький нюанс.
– Какой же?
– Есть еще такое понятие как ответственность. Если двое решили, что хотят быть вместе. Свобода, конечно, прекрасно, но ты ведь уже не один. – Она посмотрела на Жоржа и двумя пальцами изящно захватила несколько чипсов. – Спасибо, что решил со мной выпить сегодня. Мне немного легче стало. Знаешь, психологи говорят, что когда человеку очень плохо, ему лучше не оставаться одному.
– Лика… Я хочу тебе кое-что сказать…
– Что?
– Лика… – Жорж допил виски.
– Говори уже, не тяни.
– Ты напрасно плохо думаешь о Мише.
– Напрасно? Жора, ты чего? – Глаза Лики наполнились мелкими красными прожилками. – А что я должна думать? Я все эти годы считала, что мы созданы друг для друга, что мы банда. У нас были планы.
– Так и есть. – Жорж уже немного опьянел и как-то весь обмяк. – Налей нам еще, – обратился он к бармену.
– Я тебя не понимаю. – Лика наклонилась и надела туфли, которые неприятно впились в ноги тысячей иголок.
– Лика, он мне сегодня звонил. Перед самым концертом. После химиотерапии.
– Что?! Что ты сейчас сказал?
– У Миши рак. Месяц назад обнаружили, и он просто не хотел тебе говорить. Понимаешь? Не хотел тебя расстраивать, решил, что так будет лучше… Для тебя.
Лика взяла стакан и залпом выпила виски.
– Вы просто ненормальные. Оба! Где он? Говори!
– В больнице. В 22-й медсанчасти.
– Какие же вы мужики идиоты. Придурки!
Официант поставил тарелку с «Цезарем» перед Ликой. Она встала и схватила сумку.
– Поешь, а то не доедешь до дома, – бросила Лика на ходу через плечо.
У бара стояло такси. Вызвал кто-то из гостей. Лика села и захлопнула дверь.
– Поехали…
– Лиговский, 45? Вы Алла?
– Нет. Лика. Мы едем в 22-ю медсанчасть.
– Но меня…
– Поехали, – безапелляционно сказала Лика. – Прошу вас.
Водитель посмотрел на нее в зеркало заднего вида и послушно завел автомобиль.
– Как скажете…
Чебурашка
Жизнь состоит не в том, чтобы найти себя.
Жизнь состоит в том, чтобы создать себя.
Быть идеальной, лучшей версией себя – вот, пожалуй, мечта Кати. Была мечта долгие годы. С самого детства, по крайней мере сколько она помнила себя. Большую роль в ее стремлении к перфекционизму сыграла воспитательница в детском саду. К такому выводу она пришла накануне своего сорокапятилетия на пятом сеансе с психотерапевтом, доктором психологических наук, последователем учений Юнга. Предыдущие четыре разбирали взаимоотношения с отцом и матерью, и казалось, количество пережитых «триггеров» и выплаканных слез освободили ее не только от переживаний, но и от всей жидкости в организме. И тут Катя снова заплакала, вспомнив, как воспитательница не хотела, чтобы она была Снегурочкой на новогоднем празднике, и нарочито громко сказала нянечке, что с Катиной внешностью только Чебурашку играть. Оставшиеся три часа до прихода мамы девочка проревела. Не то чтобы она не любила Чебурашку, этот мультфильм ей нравился, но вот внешне быть схожей с ним было как-то обидно.
По дороге домой мама спокойно сказала: «Ну, ты действительно не похожа на Снегурочку. Чего рыдать-то? Не все же красавицы от рождения». Катя ничего не ответила матери, уставшей от долгой дороги после работы в час пик, где в общественном транспорте все роднились, тесно прижимаясь друг к другу, но для себя решила, что ни за что на свете не будет Чебурашкой, несмотря на столь жесткий приговор расплывшейся тридцатилетней женщины с крашеными волосами канареечного цвета.