— Но все-таки мы разбили итальянцев, — вырвалось вдруг у Петроса.
— Это уже дело прошлое, — устало отозвался дядя Ангелос и пошел спать, потому что не спал много ночей.
Сказать Сотирису, что измученному дяде не до героических воспоминаний или выдумать самому какую-нибудь историю? Например, что дядя Ангелос прискакал верхом на коне — хорошо, что Сотирис не видел его возвращения — и поведал им, как он ловко орудовал саблей, обращая в бегство итальянцев.
Но лгать Петросу не пришлось. Когда на следующий день он вместе с Сотирисом вышел наконец на улицу, на каждом шагу им попадались оборванные солдаты, выпрашивающие старую одежду и что-нибудь из еды. Отец Сотириса совсем не вернулся, ни оборванцем, ни калекой.
— Что сказать Рите? — спросила Антигона, закручивая перед сном волосы.
— О ее медальоне? — спросил Петрос.
— Нет. Она ждала возвращения героя.
Хоть бы ранили дядю Ангелоса в сражении, размышлял Петрос, а то просто обморозился…
Они погасили свет и едва успели задремать, как их напугал дикий хриплый крик, долетевший из маминой комнаты:
— Пулемет!.. Тащи пулемет!.. На-пра-во!..
А потом послышался ласковый голос мамы:
— Ангелос, успокойся…
— Значит, он все-таки сражался, — радостно прошептала Антигона.
— Ему мерещится, что он в бою, — воспрял духом Петрос.
Затем они оба заснули глубоким сном и не слышали, как дядя Ангелос кричал:
— Нет, нет, не бейте его! Он пленный!
Глава 5
ЖАБА
Лелин немец решил укротить Шторма. Ведь Шторм, хотя и был собакой, не захотел сменить хозяина, как Лела сменила жениха. Немец носил фамилию Ви́нтер. «Квинтер, минтер, жаба». Петрос и Сотирис прозвали его Жабой. Как только Жаба подходил к Шторму, который почти всегда сидел привязанный на заднем дворе, пес рычал и скалил зубы.
Как-то раз Петрос, стоя у окна в передней, принюхивался: с первого этажа, из кухни госпожи Левенди, доносился запах свиных отбивных. Он высунул в окно голову и закрыл глаза, чтобы насладиться божественным ароматом, а когда снова открыл глаза, то увидел, что на задний двор вышел Жаба. Он был в брюках и майке, в руке держал плетку. При виде его Шторм натянул цепь и залаял, а Жаба ударил его плеткой. Собака свернулась клубком и жалобно заскулила, но как только немец попытался к ней приблизиться, она, точно забыв про боль, принялась свирепо рычать. Потом, когда опять взвилась плетка, Шторм ловко отпрыгнул в сторону, и удар пришелся по плитам двора. Покраснев, как помидор, Жаба встал спиной к собаке и застыл, точно статуя. «Что он делает?» — недоумевал Петрос. Потом немец внезапно, когда того не ожидали ни Петрос, ни Шторм, повернулся и хлестнул плеткой собаку по морде. Бедняга Шторм взвыл, затряс в бешенстве головой. Глаза Жабы засверкали, он произнес что-то вроде «фрахтен-фрухтен» и, довольный собой, удалился.
Петрос тут же сорвался с места и, сбежав по лестнице, выскочил во двор. К нему подошел Шторм, виляя хвостом, и стал тереться мордой о его голые коленки. Дверь черного хода открылась, распространяя вокруг аромат свиных отбивных, и на пороге появилась Лела.
— Беги скорей отсюда! Ты совсем спятил, — испуганно шепнула она Петросу.
Его мутило от запаха отбивных. Он обнял собаку за шею, и руки его стали влажными от ее слез. Он и не знал раньше, что собаки умеют плакать. Отпустив Шторма, он подошел к Леле.
— Я не боюсь твоего Жабу, — пробормотал он и поразился своей смелости. Он собирался сказать совсем о другом — о Майкле, распевавшем «My bonny lies over the ocean…»[14]
— Петрос!
Он пришел в себя, услышав испуганный крик мамы, и сам не помнил, как очутился дома. Мама вся дрожала.
— Ты накличешь на нас беду, — бранила она его. — Больше не смей подходить к собаке. — Увидев, как он насупился, она продолжала: — Думаешь, мне легко здороваться с Лелой и ее матерью? Но что остается делать?
К счастью, Антигона приняла его сторону. Они решили не здороваться больше ни с матерью, ни с дочерью Левенди, даже если столкнутся с ними нос к носу на лестнице. А Шторма они непременно спасут. Если Сотирис откажется им помочь, они и сами это сделают. Петрос чувствовал, как его душит нестерпимая ненависть к Жабе, немцу, избивавшему привязанную собаку за то, что она не желала признать его хозяином.
Сотирис согласился участвовать в спасении Шторма и предложил поискать людей, которым можно отдать собаку. Петрос вспомнил о Яннисе, гимназисте, который жил в доме напротив и иногда помогал Антигоне решать задачи по математике. Завтра он сходит к нему. Вот если бы к Яннису обратилась Антигона, которая ему нравилась, он несомненно сразу предложил был ей свои услуги. Но эта дурочка предпочла Димитриса, такое ничтожество!