Выбрать главу
Дождь идет, Снег идет, Моя бабушка печет Внучке маленький калач: Кушай, внучка, да не плачь! Я утру́ платком слезу И сапожнику снесу Тот калач, Пока горяч: Сшей-ка мне, сапожничек, Золотые туфельки С красненькими бантиками…

— Ты тоже пой, — ущипнул он Петроса свободной рукой.

И Петрос стал подтягивать ему вторым голосом, как их, самых голосистых в классе, учил петь дуэтом на уроках пения господин Лукатос.

…Он сошьет мне туфельки, Он сошьет мне туфельки, —

повторили они несколько раз, словно испорченный патефон.

Шура, Мура и Нюра, страшно рассерженные, подойдя к мальчикам, гордо отвернулись от них, не желая здороваться. Потом девочки скрылись из виду, но деревянные подметки долго еще отбивали «тук-тук-тук» по тротуару.

Петрос и Сотирис продолжали петь, чтобы заглушить эти «тук-тук-тук».

…Он сошьет мне туфельки С красными бантиками…

Они покраснели от напряжения, потому что устали тащить покойницу; жилы у них на шее вздулись от пения.

Наконец они дошли до задней стены кладбища.

Хотя уже совсем стемнело, они сначала посмотрели по сторонам, не идет ли кто-нибудь, а потом положили бабушку на землю.

На обратном пути они не обменялись ни словом, и возле маленькой площади разошлись в разные стороны. Петрос пошел на свидание к Яннису, чтобы писать лозунги на домах, а Сотирис отправился срезать кабель.

В тот вечер Одуванчик и Кимон написали больше двадцати раз слова «бесплатный обед».

— В память о бабушке, — сказал Яннис, которому Петрос поведал историю ее похорон.

Глава 8

ПРОГУЛКА ЖИВОГО ДЕДУШКИ

Только семья Петроса знала, что бабушка Сотириса умерла.

— Вы меня тоже выкинете на свалку, чтобы получить мою долю хлеба? — сказал дедушка, узнав, как ее «похоронили». — Но имейте в виду, я не скоро умру… Антигона считала, что история с бабушкой Сотириса сильно напугала ее деда. Но она пошла ему и на пользу. Он уже не лежал целыми днями на диванчике, чтобы, по его словам, не расходовать лишних калорий, а стал даже выходить на улицу.

— Пойду на маленькую площадь, прогуляюсь, подышу свежим воздухом, — говорил он.

Мама беспокоилась, как бы дедушка не простудился, но он утверждал, что должен насыщаться… свежим воздухом, раз не насыщается едой. И правда, прогулки пошли ему на пользу. Лицо у него немного округлилось.

— Не кажется ли тебе, что у дедушки очень подозрительный вид, когда он собирается выйти из дома? — спросила Петроса Антигона.

Несколько раз она посылала его на площадь посмотреть, что делает дедушка, но Петрос никогда не находил его там. Площадь была крошечной, всего две скамейки и фонарный столб.

Однажды Петрос и Антигона решили выследить дедушку и узнать наконец, куда он ходит. Как только он начал спускаться по лестнице, они на цыпочках вышли на площадку и стали сверху за ним наблюдать. Дедушка задержался немного в подъезде и лишь через некоторое время, хлопнув дверью, вышел на улицу. Тогда они сбежали с лестницы и приникли к щелке в двери.

— Погляди, как он одет, — подтолкнула локтем брата Антигона.

Дедушка был в старом рваном пиджаке и выцветших брюках с множеством заплат. А из квартиры он вышел в приличном костюме. Вот, значит, почему он задержался в подъезде, — он переодевался!

— Может, Великая Антигона пригласила его сыграть какую-нибудь роль? — предположил Петрос.

— Не будь таким дураком, — набросилась на него Антигона.

Как только дедушка отошел от дома, они выскользнули на улицу и принялись наблюдать за ним издалека, так, чтобы, обернувшись, он их не заметил. Но дедушка и не думал оборачиваться. Он шел быстрым шагом, сворачивая на какие-то улицы и в переулки, пока не добрался до квартала, где стояли просторные двухэтажные особняки с мраморными лестницами и бронзовыми украшениями на дверях.

— Он упал! — Петрос испуганно схватил сестру за руку, увидев, что дедушка растянулся на ступеньках.

Антигона рванулась, чтобы подбежать к дедушке, но тут же застыла на месте. Пошевельнувшись, он приподнялся; поглядывая по сторонам, вытащил из-за пазухи пустую консервную банку и поставил ее рядом с собой. Петрос и Антигона, спрятавшись в арке ворот, могли теперь вблизи наблюдать за ним. Сидя на ступеньке, дедушка переменил несколько поз, а как только за его спиной скрипнула, открываясь, дверь дома, он закрыл глаза, уронил голову на грудь — тут он стал удивительно похож на несчастных, падавших на улице от голода, — и протянул каким-то утробным голосом: