— Спасибо, — смущенно пробормотал Петрос.
— Хоть один человек сказал спасибо, — засмеялась она и тут же добавила ему еще пол-ложки супа.
— Спасибо! — громко провозгласил Сотирис, стоявший позади Петроса, и тоже получил добавку.
Петрос поклялся себе больше не благодарить Софию. Домой он пошел один. Сотирис решил остаться до конца раздачи, надеясь, что ему, такому заморышу, непременно дадут еще супа… Петрос шагал, бережно неся горячий бидончик, от которого он сам согрелся. Бидончик слегка покачивался, и на поверхности плавало несколько капелек жира, похожих на островки в море. Если бы Петрос не боялся обжечься, то отхлебнул бы чуть-чуть. Но хорошо, что суп такой горячий, а то за одним глотком последовал бы второй и третий, и банка из-под маргарина могла бы опустеть. Придя домой, он поставил суп на стол.
— Я принес бесплатный обед, — сказал он с такой гордостью, словно объявил о том, что стал первым учеником в классе.
Подойдя к столу, мама перекрестилась и, точно к иконе, прикоснулась губами к желтой жестянке с черными буквами.
В их доме не было икон. Над дедушкиным диванчиком висела фотография Великой Антигоны в золотой рамке. Если бы на дедушку нашла вдруг охота осенить себя крестом — он никогда не крестился, — ему бы пришлось сделать это, наверно, перед портретом Великой Антигоны. Ведь мама же сейчас перекрестилась, как бабки на пасху во время крестного хода, перед банкой с супом.
Вскоре не только ребятам в школах, но старикам и больным стали выдавать бесплатные обеды. Дедушка записался в список «престарелых тяжелобольных», чтобы получать обеды, распределяемые униатскими священниками.
— Униаты[26] — вот истинно верующие люди, — заявил с восторгом дедушка. — Они будут выдавать дополнительно черный изюм.
Но не только из-за этого прекратил он свои прогулки по городу.
— Не заподозрил ли он, что мы знаем, как он изображает умирающего? — задавались вопросом Петрос и Антигона.
Они твердо решили отвадить его от этих прогулок. Как только он собирался выйти на улицу, Петрос или Антигона были тут как тут.
— Я пойду с тобой, дедушка.
— А я еще не совсем впал в детство и могу гулять один, — выходил из себя старик.
— Нет, я провожу тебя, — сурово говорила Антигона, точно строгая гувернантка непослушному ребенку.
— Тогда я останусь дома, — упрямился дедушка, как непослушный ребенок, и в крайней досаде усаживался на диван, закутавшись в вишневый плед.
Видно, он догадался, что его выследили. Ведь когда мама спрашивала, что с ним, чем он недоволен, дедушка не жаловался на внуков, которые, навязываясь со своими услугами, не давали ему выйти одному из дому, а бормотал, что у него болят ноги. При этих словах он косился на Петроса и Антигону, с невинным видом смотревших в окно. Им волей-неволей пришлось применить к нему такие строгости, а Антигона, как воришка, даже залезла потихоньку в карман его пиджака и вытащила оттуда ложку.
Дедушка приносил домой немного водянистого супа на дне бидончика.
— Вот что выдают нам, старикам, — ворчал он с притворным негодованием.
«Подумать только, — размышлял Петрос, — Ахиллес отказывает себе в еде, чтобы накормить Шторма! И Дросула всегда приберегает для собаки кусочек хлеба. А госпожа Левенди и Лела каждый день выбрасывают на помойку объедки. Вот если бы можно было подбирать их!..» Но они решили бы, что он, Петрос, сам подъедает отбросы. А он не желал даже Шторма кормить объедками с тарелок Жабы!.. Однажды на черном ходу Лела подозвала Петроса к своей двери и сунула ему в руку четыре кусочка сахара. Он почувствовал, какие они твердые и скрипучие. Сжал их крепко в кулаке, чтобы насладиться этим ощущением, а потом выбросил все четыре куска, точно они жгли ему руку. Лела поспешно подняла их.
— Глупый мальчишка, — пробормотала она и погодя прибавила полужалобно, полусердито: — Неужели ты не понимаешь, что все вы, все скоро умрете…
Петрос забыл, когда в последний раз он ел сахар. Об этом случае он рассказал только Антигоне и Сотирису.
— Ты должен был плюнуть ей в лицо! — сказала Антигона.
— Ну и дурак, надо было взять, — сказал Сотирис. — Кто же это выкидывает сахар?!
Глава 2
МАМА ЗДОРОВАЕТСЯ
Мама продолжала здороваться при встрече с госпожой Левенди и Лелой. Антигона и Петрос приняли решение заявить маме, чтобы она прекратила здороваться с этими людьми. Может быть, именно Жаба сломал руку мальчику, укравшему злосчастную буханку хлеба. Может быть, именно он повесил двух греческих патриотов на маленькой площади. И конечно, он вместе с другими врывается по ночам в дома мирных жителей, чтобы сделать обыск. И Петрос задавал себе вопрос: вот если бы немцы арестовали его на улице с кистью в руке, неужели мама и тогда по-прежнему здоровалась бы с Лелой, которая выступает прямая, как струночка, по словам Антигоны, под руку с Жабой? Точно так же прогуливалась она с англичанином Майклом, который теперь где-то в африканской пустыне ест, наверно, горьковатый апельсиновый мармелад и вспоминает о своей греческой невесте, оставленной под охраной огромного пса.