Но теперь она твердо решила утащить для подруги пару маминых туфель, подходящих по размеру. Антигона пойдет на вечер в своих старых полуботинках, а нарядные туфли наденет перед дверью мастерской. Мама Антигоны не хотела, чтобы Рита тайком уносила что-нибудь из дому, но та не отступала, а потом прибавила, словно обращаясь только к самой себе:
— Интересно, зачем маме понадобится столько пар туфель, когда всех нас заберут немцы?
— Кого это всех? — не понял Петрос.
— Евреев, — ответила она. — Разве вы не знаете, что творится в других странах? Дойдет и до нас очередь.
В комнате наступила тишина, иголки перестали мелькать так быстро, как прежде, а когда Рита собралась идти домой, мама и Антигона долго обнимали ее, словно прощались навеки.
— Я принесу тебе пару коричневых замшевых туфелек. Прелесть какие! — весело сказала в дверях Рита и поцеловала всех по очереди, даже Петроса.
Около четырех часов за ними пришел Яннис. Антигона вырядилась в вишневое платье и двумя вишневыми бантами завязала волосы, разделив их таким ровным пробором, точно провела его по линейке.
— Если я скажу своим друзьям, что к ним приехала Дина Дурбин из Голливуда, они мне поверят! — воскликнул Яннис, с восхищением глядя на Антигону.
Петрос подумал, что его сестра чем-то отличается и от Риты, и от Дросулы, и от Софии, девушки в черном свитере, раздававшей бесплатные обеды. Антигона похожа на довоенных девушек, решил наконец он. С началом войны всё и все изменились. Мама теперь уже не мыла каждую субботу голову и не распускала волосы, накинув на плечи мохнатое полотенце. Дедушка носил брюки не на кожаном ремне, а подвязывал их толстой веревкой. Папа раньше не выходил на улицу, не надев жилета и галстука, а теперь носил под пиджаком мамину вязаную кофту; он надевал ее задом наперед, чтобы пуговицы застегивались сзади, и когда дома снимал пиджак, то казалось, что его голова неправильно прикручена к туловищу. И сам Петрос изменился. Он очень вырос, хотя и ходил в коротких штанишках, и его ободранные коленки напоминали рыбью чешую. Букашки больше его не интересовали. Он участвовал в Сопротивлении. И не раз в мастерской Ахиллес обращался к нему:
«Твое мнение, Одуванчик?»
Это уже не был малыш Петрос, гонявший мяч по пустырю. Как только смеркалось, он превращался в Одуванчика, который писал лозунги на стенах домов, стоял на страже или ходил по поручению Ахиллеса на такую-то улицу, номер дома такой-то с запиской к тому или иному лицу.
Антигона же мылась каждую неделю, как и перед войной, но таскала теперь тазы и кастрюли в ванную комнату, потому что ванну теперь использовали для хранения чистой воды, которая шла по нескольку часов через день. В субботу с жаровни снимали недоваренный суп, чтобы нагреть воду для Антигоны, и мама всегда выискивала для нее кусочек белого мыла; прочим предназначалось черное, лежавшее обычно в мыльнице, которое, казалось, лишь пачкало руки.
Сейчас молодежь собралась идти на вечер. Рита нарядно оделась, но ее лицо было бледно. Яннис, несмотря на зимнее время, щеголял в легких сандалиях; его тощая шея еще больше вытянулась и похудела, так что кадык напоминал уже не мячик для игры в пинг-понг, а чуть ли не церковный купол. На их фоне выгодно выделялась Антигона, с румяными щечками, кудрявой головой, похожей на кочан цветной капусты; ей шло новое платье, сшитое из маминой скатерти.
Чем ближе подходили они к мастерской, тем больше волновала Петроса мысль: понравится ли Дросуле его сестра? Во двор, им навстречу, выбежал Шторм и замер на месте. Антигона тоже замерла. Шторм не бросился к ней, не запачкал лапами ее бархатное платье, но, как хорошо воспитанный английский пес, потерся носом о руку Антигоны, которая прошептала прерывающимся от волнения голосом:
— Штормик, Штормик, как ты здесь очутился?
В мастерской их ждали Ахиллес и Дросула.
— Здравствуйте, девочки. — Дросула расцеловала их, встретив как старых знакомых.
— Так вот, значит, две шпионки, которые выслеживали нас, — пошутил Ахиллес, и все засмеялись.
Петрос считал, что нет на свете места прекрасней, чем скульптурная мастерская. Особенно хорошо было здесь сегодня, когда Ахиллес растопил старыми стульями печурку и на ней кипел большой чайник… Дросула сказала, что придут еще гости, что она вместо чая заварит горные травы и для всех у нее найдется по горстке мелкого изюма. Яннис и Петрос стали помогать ей вынимать из изюма косточки. Ахиллес тем временем показывал девочкам свою мастерскую. Антигона, не страдавшая излишней застенчивостью, в две минуты выложила ему всё: что Рита любит живопись и недурно рисует, что она сама предпочитает поэзию. Ахиллес попросил Риту принести показать свои рисунки.