— Дедушка, откуда ты знаешь? — приставали к нему внуки, заранее предугадывавшие ответ.
— Из «Анны Карениной»… Посмотрели бы вы, как Великая Антигона играла Каренину! Незабываемо! Каренина — это сама жизнь, само очарование!
Дедушка был уверен, что победят непременно русские, так как Каренина — сама жизнь и Великая Антигона незабываема в этой роли.
Вечера перестали быть такими тоскливыми, как раньше, хотя под окнами в сумеречной тишине все чаще раздавался стук немецких сапог по тротуару. Только мама держалась в стороне от общих разговоров. Она вязала или латала старье. Если она сама не слушала радио, то никогда не спрашивала о последних новостях и говорила только о муке и сладких рожках, которые выдавали по карточкам, или о безнадежно прохудившихся детских ботинках.
Сколько времени, вспоминал Петрос, он не целовал уже маму? Может быть, он действительно вырос, а большие мальчики не любят телячьих нежностей. Но в глубине души он знал, что ему не хочется поцеловать маму не потому, что он вырос, и не потому, что ее волосы пахнут опилками, а потому, что ее не интересовало, продвигаются ли немцы в глубь России и Африки. Ведь Петрос готов был поручиться: узнай неожиданно мама, например, о том, что русская армия гонит прочь гитлеровские орды, она как ни в чем не бывало побежала бы в другой квартал, где, по словам какой-нибудь соседки, католические священники выдавали орехи. А Петрос не хотел, чтобы у него была такая мама, которая целыми днями только и делает, что бегает по очередям с мешочками. Он помнил, как когда-то, еще давно, он был тогда совсем маленьким, к ним в гости пришел один знакомый и сказал между прочим папе:
«Тебе повезло. У тебя жена всем интересуется. Знает, что идет в театрах… А моя, кроме кастрюль и тряпок, ни о чем и слышать не хочет».
Петрос тогда почувствовал гордость, что у его папы такая необыкновенная жена, а у него самая красивая и изящная на свете мама, которая к тому же читает французские романы и знает наизусть с начала до конца «Даму с камелиями» и «Коварство и любовь».
Если мама шла за покупками, она не брала с собой Антигону.
«Пойдем в магазин», — говорила она Петросу.
И он знал, что мама собирается идти в магазин, где продают какую-нибудь одежду. Однажды они отправились вместе покупать шляпу. Мама села на низенькую скамеечку перед большим зеркалом, а продавец стал подавать ей для примерки разные шляпы. Она надела красную с широкими полями, и ее затененные глаза сразу стали казаться темными и бездонными. Но мама не купила ее из-за дороговизны. Она выбрала маленькую соломенную шляпку с короткой вуалью. Но Петрос до сих пор не мог забыть маму в большой красной шляпе, ее отражения в зеркале и немого вопроса в глазах, нравится ли ему… Он положил тогда голову на плечо маме, и его тоже закрыла своей тенью красная шляпа.
Петросу стало вдруг грустно, что он уже не тот маленький мальчик, маменькин сынок, с нежной кожей на коленках, непохожей на рыбью чешую, мальчик, не знавший о существовании оккупантов и настоящих, не игрушечных пулеметов…
Так и быть, он отнесет записочку Антигоны ее поэту, но если тот не будет ходить на демонстрации, он заставит сестру навсегда порвать с ним. И пусть госпожа Антигона перестанет называть его «дорогой Петрос», «миленький». Он уже большой, а сестра должна слушаться брата, даже младшего.
Взяв под мышку Тодороса, он сбежал с лестницы, перепрыгивая через две ступеньки, и вышел на улицу погулять с черепахой.
Глава 2
СУМАСШЕДШИЙ НЕ В ПИЖАМЕ
Петрос плакал, уткнувшись носом в подушку. Хотя мальчишки в его возрасте не плачут, он не мог сдержать слез. Тодорос погиб! Больше никогда он его не увидит. Не услышит, как он стукается о ножки стульев, не почувствует, что он ползет по полу за его спиной. Тодорос погиб! Вчера ночью его увезли в черной машине карабинеры и грек-переводчик, предатель. Они ворвались в дом среди ночи, разыскивая сумасшедшего в пижаме.
Накануне, когда Петрос шел к Костасу Агариносу с запиской от Антигоны, завернув за угол, он увидел перед собой на ограде фотографию сумасшедшего в пижаме. Петрос тотчас узнал его, хотя тот не был уже в пижаме. И, если бы сфотографировали не только его лицо, Петрос мог бы разглядеть у него на руке отметину, словно след от прививки оспы. Он был точно такой, как тогда в мусорной яме, — небритый, с блестящими, будто в лихорадке, глазами. Внизу чернели крупные буквы:
«Назначается вознаграждение в 700 миллиардов драхм за поимку Михалиса (фамилия не известна) — опасного преступника, совершившего много злодеяний и виновного в саботаже, направленном против оккупационных властей».