— Охи![2] Нет — итальянцам, посмевшим нагло вторгнуться в Грецию!
— Ты свалишься. — Петрос потянул за жакет Антигону, которая, свесившись из окна, посылала воздушные поцелуи солдатам, распевавшим теперь «Средь безвестных селений гордолин», песню, знакомую Петросу еще по школе.
В действительности следовало петь: «Средь безвестных доселе гор, долин победоносно проходит войско». Но Петрос, как и все в классе, до прошлого года пел: «Средь безвестных селений гордолин», считая, что так надо. Какая-то армия — конечно, греческая — победила гордолин, в представлении Петроса и остальных ребят, какой-то народ вроде мирмидонян[3]. И хотя в конце прошлого года у них появился новый учитель пения, записавший слова на доске, ребятам был понятнее собственный вариант, а «Средь безвестных доселе…» им ни о чем не говорило. Итак, солдаты сейчас пели, и Петрос представлял себе, как они, обнажив сабли, бросятся на варваров гордолин и изрубят их.
— Мы, греки, побеждали во всех войнах. Правда, дедушка?
Дедушка не отвечал, стараясь среди военных отыскать дядю Ангелоса.
— У дяди будет звездочка на погонах, так ведь, дедушка?
— Привет героям! — вопила Антигона и бросала полузавядшие маргаритки, стоявшие в вазе на подоконнике, солдатам, которые шли и шли.
Петрос думал раньше, что война — это бесконечный кошмар. Но все оказалось иначе и скорей напоминало праздник, хотя время от времени и выли сирены. Он вполне мог радоваться. И радость от того, что не надо сегодня идти в школу, не оставляла его.
— Посмотри на госпожу Леве́нди, — подтолкнула его Антигона.
Госпожа Левенди, толстуха, с крашеными рыжими волосами, жившая на первом этаже, тащила две огромные сумки.
— Добрый день, госпожа Левенди! — крикнули они ей хором из окна.
Но та даже не повернула головы в их сторону и поспешно скрылась в подъезде.
Мама вернулась от бакалейщика с пустыми руками. В лавке, сказала она, уйма народу, а она не могла стоять в очереди, потому что боялась упустить дядю Ангелоса, который, наверно, после явки на призывной пункт забежит к ним.
— Возможно, он не успеет даже проститься с нами, — всполошилась вдруг мама.
Пришел и папа из конторы «Сливочное, оливковое масло. Г. Кондояннис».
— Контора закрыта. Там нет ни души, — сказал папа так огорченно, что Петрос удивился: чего ему расстраиваться, если и у него тоже вместо понедельника воскресенье?
Петрос хотел побежать на улицу, куда его звал Сотирис, но отец не пустил.
— Мы не знаем, — сказал папа, — что может произойти сегодня. И потом, с минуты на минуту должен прийти попрощаться с нами дядя Ангелос.
Антигоне надоело смотреть в окно, и она стала примерять перед зеркалом белый платок, прикрепляя его заколками к волосам.
— Мама, с какого возраста берут добровольцев в медицинские сестры?
Мама ничего не ответила; сидя на полу, она рылась в нижних ящиках буфета. Вытаскивала бумажные мешочки, раскрыв их, заглядывала внутрь и опять прятала в буфет. Из взрослых она нервничала больше всех. Может быть, потому что для нее никогда не было праздников. Всегда, и в воскресенье и на рождество, у нее находилась масса работы. И даже теперь, во время войны.
— Три кило фасоли… два кило сахара… полкило чечевицы… горсточка миндаля… кило муки, — бормотала она, проверяя содержимое мешочков.
Что на нее нашло? Почему она бережно собирает все, что завалялось в буфете?
Зазвонил звонок, но пришел не дядя Ангелос, а Рита, школьная подруга Антигоны. Глаза у нее распухли от слез. Ее брата взяли в солдаты. И отец ее поехал на призывной пункт. Всеобщая мобилизация.
— А ты, папа, пойдешь на войну? — в радостном возбуждении спросила Антигона.
Вмешалась мама, ответив:
— Папа не настолько молод, чтобы его призвали в армию.
И тут у Петроса чуть не сорвалось: «Как жалко! Вот здорово было бы, если бы папа пошел на войну!»
В подъезд вошел какой-то офицер. С трудом узнав в нем дядю Ангелоса, Петрос кубарем скатился с лестницы и повис у него на шее. Младший лейтенант медицинской службы, так назывался дядин чин. Бордовый кантик на уголках воротничка — знаки его различия. Как шла дяде Ангелосу военная форма! Мама и дедушка, глядя на него, прослезились. Хорошо, что Антигона и Рита спасли положение. Забыв про свои заплаканные глаза, Рита подтолкнула Антигону и прошептала:
— Ну, познакомь же меня наконец с твоим дядей.
— Дядя Ангелос, это Рита, моя лучшая подруга. Я тебе о ней говорила.
— Эх, Антигона, у тебя такая красивая подружка, а ты меня с ней знакомишь, когда я ухожу в армию, — шутливо посетовал дядя Ангелос.