— Это не имеет значения. Я буду ждать, когда вы вернетесь с победой, — кокетливо сказала Рита и, сняв с шеи золотой медальон, направилась к дяде Ангелосу.
— Ты с ума сошла, — пыталась остановить ее Антигона. — Тебе влетит от мамы.
— «Все для армии» — вот наш лозунг, — возразила Рита и повесила медальон на шею дяде Ангелосу, который весело рассмеялся, совсем как в воскресенье, когда он обедал у сестры и дети просили его посидеть еще немного, а он возражал со смехом: «Отпустите меня, не то опоздаю на свидание».
Мама волновалась, как бы дядя Ангелос не простудился: под кителем у него был надет лишь тонкий свитер.
— Как только мы попадем на фронт, нам выдадут теплые вещи, — успокоил он ее.
Он торопился и первым при прощании обнял дедушку. Дедушкины руки дрожали. Мама разрыдалась. Петрос подумал, что у его родных нет ни капли героизма. Только Антигона и Рита сумели как следует проводить офицера на войну. Они с двух сторон подхватили дядю Ангелоса под руки и спустились по лестнице, напевая:
— «Гор-до ша-га-ют на-ши сол-да-а-а-ты…»
Петрос бежал за ними, перепрыгивая через ступеньку. Он мечтал о том дне, когда дядя Ангелос вернется с победой. Чего только он им не расскажет! По воскресеньям они подолгу не будут его отпускать, несмотря на всякие там свидания.
Дядя Ангелос остановился у подъезда. Он поспешно поцеловал девочек и, ласково потрепав Петроса по щеке, вскочил на ходу в первую проходившую мимо машину с солдатами. Антигона и Рита долго махали ему носовыми платками. Грузовик скрылся за поворотом улицы, но они не трогались с места. Смотрели туда, где исчез грузовик. Обернувшись, Петрос увидел, что Рита держится рукой за щеку.
— У тебя зуб болит? — спросил он.
— Глупыш, — сказала Антигона. — Дядя же поцеловал ее в щеку.
С лестницы донесся грохот: это Сотирис спускался с третьего этажа, перепрыгивая, как обычно, через две ступеньки. С разбегу он чуть не налетел на девочек.
— Пошли посмотрим, как повезут боевые орудия, — предложил он Петросу.
— Петрос, ты куда? — заверещала Антигона.
— Скажи маме, я пошел прогуляться с Сотирисом! — крикнул он; не дожидаясь ее возражений, пустился бежать вместе со своим приятелем и вскоре скрылся из виду.
Боевые орудия им так и не удалось посмотреть. И мальчики слонялись по соседним улицам, глазея на машины с солдатами. Толкались среди людей, которые атаковали трамваи, автобусы, висели, как гроздья винограда, на подножках и кричали:
— Охи! Нет — итальянцам!
— Они спешат записаться в армию, — сказал Сотирис, который всегда все знал.
— Счастливо! Желаем победы! — до хрипоты кричали мальчики.
Потом они сделали себе две пилотки из газеты, валявшейся на тротуаре, и, построившись в ряд, — Сотирис, конечно, встал впереди, — зашагали, распевая импровизированный марш:
Петрос вернулся домой совершенно охрипший от пения. Уже был вечер, но его забыли побранить.
И все-таки как бы то ни было многое изменилось с началом войны. Петрос, взбудораженный нахлынувшими событиями, совершенно забыл о Тодоросе, и бедняга, наверно, страдал от голода, не имея ни малейшего представления о том, что он стал свидетелем незабываемого исторического момента — начала войны греков с муссолинщиками, так Сотирис называл итальянцев. На следующий день рано утром Петрос пошел покормить черепаху. В коридоре, ведущем к чуланам, стоял хозяин дома и разговаривал с каким-то усатым коротышкой.
— Я не берусь за такую работу, — сказал коротышка с усиками.
— А куда спрячутся люди во время бомбежки? — спросил хозяин. — Меня обязывают сделать бомбоубежище.
Значит, из чуланов сделают убежище, решил Петрос и стал придумывать разные доводы, которые убедили бы Антигону взять Тодороса в детскую.
— Надежней будет использовать террасу, а то, если бомба попадет в дом, люди погибнут под грудой обломков, — заверил коротышка.
Чуланы так и не приспособили под убежище, и во время дневных воздушных налетов все жители дома — кроме дедушки Петроса и бабушки Сотириса, которые не могли подняться по наружной винтовой лестнице, — забирались на террасу и надевали на головы кастрюли, чтобы уберечься от осколков зенитных снарядов. Если бомбили ночью, никто не вставал с постели. Петрос только закрывался с головой одеялом. Люди не впадали в панику, хотя во время бомбардировки Пирейского порта все вокруг сотрясалось. Стекла дрожали, но не бились, так как окна были заклеены полосками белой бумаги. Сотирис даже предлагал соревноваться, у кого получится узор красивей. Все считали, что Афины не будут сильно бомбить. Так говорила и госпожа Левенди, слышавшая это через несколько дней после начала войны от англичанина Ма́йкла, жениха своей дочери Ле́лы.