— А я давно написала заявление.
— Где же оно, твое заявление?
Столетов нахмурился, достал из кармана голубой листок и протянул бригадиру.
Бумажка пошла по президиуму, от одного человека к другому.
— Захар Петрович, почему вы не ознакомили нас с этим документом? — спросил Балашов строго.
— Почему, Петрович? — уставился на него Лопатин.
Столетов молчал.
— Вот будет у тебя, Юрка, дочка, тогда поймешь почему! — пояснил Иван Иванович. — Мы уже постановили, что овощи председатель забрал справедливо, и нечего к этому возвращаться.
— Ну ладно, пускай справедливо, — сказал Костиков. — А как расценить такой факт: когда пришло время держать ответ за кукурузу, Столетов сам не поехал, а послал Лопатина. Это что — справедливо?
— Погоди, Костиков, — поднялся Лопатин. — Тут ты Захара Петровича опять не угадал. Не поехал он со мной потому, что верил в меня больше, чем я сам в себя верил. Научил меня Захар Петрович сознавать свою силу, человека в себе уважать — и спасибо ему…
— Верно! — закричали из дальних рядов. — Пусть Петрович остается!
— А вы меня не сбивайте! — кричал Костиков. — Если поставить вопрос — уважают товарища Столетова колхозники? Та же, к примеру, Ниловна? Надо прямо сказать — не любят они его…
— А тебя кто любит? — перебила его Ниловна. — Тебя не то что твоя баба, тебя и кошка не любит. Ты в избу — кошка под лавку…
Кто-то крикнул:
— Мели папаша, власть-то наша!
Собрание неожиданно накренилось.
Костиков, конечно, перегнул палку. Чем сильней он порочил Столетова, тем активней проявлялась симпатия колхозников к своему председателю.
Балашов одним из первых увидел непорядок и попросил слова.
Он обстоятельно разъяснил, что заслуги Столетова никто не отрицает, отметил все хорошее, что сделано в колхозе за два последних года, осветил воспитательную деятельность Столетова, перечислил его положительные качества: прямоту, честность, справедливость, и только после этого выставил бесспорную претензию: невыполнение директивы вышестоящих организаций.
Балашова слушали внимательно, с уважением, но, как только он дошел до злополучной директивы, какая-то старуха из дальних рядов пронзительно крикнула:
— Мы своим председателем не торгуем!
И за ней, как по сигналу, стали кричать со всех сторон:
— Пускай Петрович остается!
— Другого нам не надо!
— Тише, женщины! — Балашов поднял руку. — Говорите по одной!
— Мы по одной не можем! Петрович достойный!
Балашов пожал плечами и наклонился к Столетову:
— Поскольку так получилось, давай исправлять на ходу. Выступи с самоотводом.
— Туча, — сказал Столетов.
— Что? — не понял Балашов.
— Туча! — повторил Столетов. — Видишь, Юрка?
За рекой, окантованная лучами солнца, плыла серенькая тучка. Как будто прислонившись к ней, стояли ровные плахи дождя.
Тучку заметили. Народ зашумел, оживился.
Дождь шел у соседей, в «Мичуринце». Правда, дождик скупой, реденький, но все-таки дождик — небесная вода.
— Может, и к нам притянет? — спросил Столетов.
— Нет, — усмехнулся Лопатин. — Стороной обойдет. Костикова забоится.
И правда, зловредный Костиков снова прорвался на трибуну и махал длинными руками.
Ему во что бы то ни стало приспичило задать вопрос Ниловне, причем на виду и в открытую, чтобы все слыхали.
— Ты, бабка, при Захаре Петровиче медовая, — начал он. — А за его спиной что болтаешь? А ну, скажи? Что язык прикусила?
— А что? — спросил Балашов.
— А что — про это дочке его известно. Захар Петрович сам ей на ушко шепнул. Так или не так, Светлана Захаровна?
Костиков спрашивал тихонько, будто подкрадываясь. Очевидно, ему было известно что-то новое и интересное.
Светлана смешалась, опустила голову.
— Позабыла, что говорила? — продолжал Костиков. — Тогда мы тебе напомним. По чьей вине твой папаша семнадцать лет безвинно страдал? А? Молчишь или не слыхать? Кто на него донос написал?
Столетов нахмурился и посмотрел на Костикова так, словно первый раз в жизни увидел его.
Народ затих.
— Дедюхин на него донос написал, — продолжал Костиков, любуясь тем, что его сообщение оказалось еще более неожиданным, чем тучка. — Дедюхин! И узнал об этом Столетов на свадьбе. Так или не так, Светлана Захаровна?! Теперь понятно, товарищи, какой между ними на станции банкет состоялся?
— Неясно, — бросил Балашов.
— Вам неясно, а мне ясно. Силком он Дедюхина напоил. За донос поквитался… А если не так, пусть оправдается.