Плохо с Ленькой
К оперативному дежурному по управлению позвонил следователь из прокуратуры.
– Послушайте, – сказал он, – я второй день ищу Садчикова или кого-нибудь из его группы.
– Они все на происшествии.
– Я понимаю. С делом я ознакомился, я ж к их делу подключен.
– Ясно.
– Вам ясно, а мне не совсем. Вы знакомы со всеми обстоятельствами?
– Знаком.
– У меня тут один щекотливый вопрос. То вы нам покоя не даете, требуете постановление на арест, а то – в данном случае – преступник разгуливает на свободе и даже, видите ли, экзамены сдает.
– Это вы о ком?
– О Самсонове.
– Так он же мальчишка.
– Семнадцать лет – мальчишка? Я в семнадцать лет руководил раскулачиванием, дорогой товарищ… Очень это все мне странно. Папашу ответственного боитесь, что ли? Брать его надо, этого сыночка. Барчук, зажрался, на уголовщину потянуло, нервы пощекотать… Не понимаю я вас, товарищи дорогие, не понимаю…
– Это что, Садчикову передать?
– Да уж, конечно, не скрывайте.
– Ладно. Передам. У вас все?
– Вообще-то да. Вот только, может быть, у вас там парочка билетов на завтрашний «Спартак» осталась? Я тут с ног сбился…
– Присылайте кого-нибудь, у нас еще есть.
– Ну спасибо большое. Счастливо вам. Сейчас пришлю. Пока.
– Пока.
Дежурный вздохнул и полез за папиросами. «Жаль мальчишку, – подумал, закуривая. – Кто в камере ночь посидел, у того седина на год раньше появится. Эх, глупость людская!»
Администратор волнуется
Арон Маркович стоял на троллейбусной остановке и чувствовал, как в нем росла непонятная тревога. Он не мог понять, отчего это происходило. Сев в пятый троллейбус, который шел к центру, он подумал: «Это, верно, к сердечной спазме. Погода меняется».
Устроившись у окна, Арон Маркович откинулся на спинку жесткого сиденья и положил ногу на ногу. Закрыл глаза и потер веки. И вдруг с поразительной четкостью, словно на линогравюре, увидел лицо человека. Оно было зеленым из-за того, что он тер веки. Зеленым, четким и жутким.
«Кто это?! – ужаснулся Арон Маркович. – Какой ужас, боже мой!»
Он открыл глаза и сразу же вспомнил, что лицо это принадлежало слесарю, который пришел к Коке.
– Остановите троллейбус! – крикнул Арон Маркович и побежал к выходу, расталкивая пассажиров острыми локтями. – Товарищ водитель, остановите машину, товарищ водитель!
– Вы что, гражданин, – сказал водитель, не оборачиваясь. – Как же я остановлю троллейбус, если остановки нет?
– Послушайте, меня надо выпустить, мне надо немедленно вернуться!
– Да не кричите вы! – рассердился водитель. – Будет остановка – и выйдете. Нечего панику пороть. Не на пожар!
– Какой вы черствый человек, – сказал Арон Маркович, – а там за это время может случиться ужас!
«А может быть, это я оттого, что меняется погода? – снова подумал Арон Маркович. – Может быть, я сам себя пугаю?»
Но он все время видел лицо слесаря, его пустые, совершенно белые глаза без зрачков и длинные руки, чуть не до колен.
Когда троллейбус остановился, Арон Маркович выскочил на тротуар и побежал к стоянке такси. Там была очередь.
– Товарищи! – взмолился он. – Я умоляю вас, дайте мне такси!
– А пряника хотите? – спросил парень в спортивном свитере.
– Как вам не совестно, как?! – сказал Арон Маркович. – Люди, скажите, чтобы он пустил меня в машину! Может произойти преступление, если я не вернусь к нему!
– Куда? К кому? – посыпалось со всех сторон.
– К Коке!
Парень в свитере засмеялся:
– Ничего с вашим Кокой не будет.
Остановилось такси. Парень открыл переднюю дверь и сел рядом с шофером. Тогда Арон Маркович сел на заднее сиденье и сказал:
– Я из такси не уйду.
– Гражданин, – попросил шофер, – выйдите по-хорошему.
– Нет.
– Папаша, ты что, белены объелся? – спросил парень.
– Я из машины не выйду.
Люди в очереди стали говорить:
– Смотрите, он весь белый, этот старик.
– Ему плохо!
– Пустите его, молодой человек!
– Как вам не совестно, юноша!
Парень обернулся и спросил:
– Куда вам?
– Здесь рядом, на площади.
– Подвезите его, – сказал парень, – а то он трехнутый какой-то.
В Тарасовке
Футболист Алик кончил шнуровать свои новые чешские бутсы и, встав с лавки, принялся неторопливо и сосредоточенно разминаться. В минуты, предшествовавшие матчу, он отключался от всего его окружающего и думал только об одном – о том, как через пятнадцать минут на поле начнется игра.