- Разрешите, товарищ комиссар? - заглянув в кабинет, спросил Росляков.
- Прошу.
Росляков подошел к столу и, положив перед комиссаром небольшую картонную папку, раскрыл ее торжественным жестом фокусника.
- Садитесь, - сказал комиссар и начал рассматривать содержимое картонной папки. Он что-то медленно читал, раскладывал перед собой фотокарточки, словно большой королевский пасьянс, разглядывал, чуть отставив от себя - как все люди, страдающие дальнозоркостью, - дактилоскопические таблицы, а потом, отложив все в сторону, попросил:
- Ну-ка, Лень, ты мне Читу опиши. Только с чувством, как в стихах.
- Я б его в стихах описывать не стал.
- «Социальный заказ» - такой термин знаешь? Проходили в школе?
- Проходили, - улыбнулся Ленька. - Черный, лицо подвижное, рот толстогубый, мокрый, очень неприятный, как будто накрашенный. На лбу, около виска, шрам. Большой шрам…
- Продольный?
- Да.
Комиссар снова начал разглядывать содержимое папки, сортировать документы, разглядывать таблицы через лупу, а потом взял со стола карточку, поднял ее и показал Леньке:
- Этот?
- Этот, - сказал Ленька и поднялся со стула, - это Чита, товарищ комиссар.
Через час две «Волги» остановились в Брюсовском переулке. Из машины вышли пять человек. Двое остались у ворот, а Садчиков, Костенко и Росляков вошли в большой гулкий двор. Садчиков шел по левой стороне двора и насвистывал песенку. Росляков со скучающим видом, вразвалочку шел посредине. Он шел не глядя по сторонам и гнал перед собой пустую консервную банку. Она звенела и громыхала, потому что двор был тесный, стиснутый со всех сторон кирпичными стенами домов.
Костенко шел по правой стороне, хмурый и злой. Утром он снова был на приеме в исполкоме по своим квартирным делам. Костенко жил в покосившемся деревянном домике на Филях, в девятиметровой комнате. Маша с Аришкой жили то у бабушки на Кропоткинской, то уезжали в деревню на все лето, пока у Маши были каникулы. Но она в следующем году должна была кончить университет, и тогда уезжать на три месяца будет нельзя.
Заместитель председателя исполкома знал Костенко - он ходил к нему уже второй год, и поэтому сегодня утром принял его особенно приветливо, усадил в кресло и угостил папиросами «Герцеговина-Флор».
- Знаю, знаю, - сказал он, - в ближайшее время поможем. Вы поймите положение, товарищ… Трудное у нас положение, очередь-то громадная…
- Я - первоочередник, а уже два года все это тянется. То одних вместо меня пускают, то других… Непорядок получается… Всякому терпению приходит конец - рано или поздно…
- Вы работник органов, товарищ Костенко, сознательности у вас побольше, чем у других. Так что не надо бы вам о терпении…
- У меня ведь дочке три годика, товарищ дорогой… Когда все-таки квартиру дадите?
- Зимой, - сказал зампред и что-то пометил у себя на календаре толстым красным карандашом, - обязательно зимой.
- Так ведь и в прошлом году вы обещали дать зимой…
- Я помню, - поморщился заместитель председателя и сухо закончил: - Можете, в конце концов, написать на меня жалобу.
Поэтому Костенко шел хмурый и злой. Он думал о том, куда девать Машу и Аришку осенью; он думал о том, что снова придется жить у тещи или ворочаться с боку на бок в своей одинокой комнате, а утром, перед работой, заскакивать на пять минут туда, на Кропоткинскую, целовать в щеку жену, класть на кроватку Аришке конфету и уходить на весь день, до следующего утра.
- Мамаша, - спросил Садчиков лифтершу, - а у вас к-кабина вниз ходит?
- Еще чего! - ответила лифтерша. - Жильцы тогда в ней пианины будут спускать. Только вверх, а оттеда - одиннадцатым номером. Лестница покатая у нас, хорошая лестница, не грех и спуститься пехом…
- Костик не уходил сегодня?
- Из восьмой квартеры? Так он тут не живет уж месяц.
- У Маруськи, наверное? - спросил Росляков, быстро назвав первое пришедшее на ум женское имя.
- У него этих Марусек тыща. Поди узнай, у какой он дремлет.
- Уж и д-дремлет, - сказал Садчиков и открыл дверь лифта. - А ты, Валя, пешочком, по лестнице, она у них покатая…
Они остановились около восьмой квартиры. Негромко постучали в дверь. Никто не отозвался. Садчиков постучал громче. Где-то в соседней квартире было включено радио. Передавали концерт эстрадной музыки, и Садчиков заметил, как у подошедшего Вали Рослякова нога сама по себе стала выбивать такт.
- Иди в д-домоуправление, - шепнул Садчиков Костенко, - пусть шлют понятых и слесаря - взламывать б-будем.
Обыск в квартире, где жил Константин Назаренко, 1935 года рождения, холостой, без определенных занятий, судимый в 1959 году за хулиганство и взятый на поруки коллективом производственных мастерских ГУМа, где он работал в то время экспедитором, ничего не дал. Однокомнатная квартира была почти пуста, только вдоль стен стояли бутылки из-под коньяка и водки и пустые консервные банки, в основном рыбные.