— Карл Карлович, идите!
В магазин вышел немец небольшого роста, рыжеватый и в синих очках и, крайне любезно, почти подобострастно кланяясь, заговорил, заискивающе улыбаясь:
— Что прикажете, ваша светлость? Чем обязан такой великой чести?
— А вот чему, немец ты треклятый! Народ обманываешь, торгуешь по русской пословице: "не обманешь — не продашь"… Приехал тебя бить! Какой ты мне табачище прислал прошлый раз?
— Самый лучший, только что полученный с корабля, ваша светлость, с неделю только назад получил из Кронштадта.
— Заладил опять свою "светлость". Тысячу раз говорил я тебе, что я такая же светлость, как и ты сам…
— Это ничего… Это всё одно… — улыбался немец.
— Да кроме того, ты и брешешь, потому что этот табак ни в каком Кронштадте не бывал и ни на каком корабле не плавал. Он тут у нас на живодёрке нашёлся. Небось, какие-нибудь казанские татары вместе с мылом продали его тебе, а ты меня заставляешь эту пакость нюхать. Хочешь на поселение в Сибирь?
Немец, хорошо говоривший по-русски, стал клясться и божиться, что его табак действительно получен из-за границы и что, вероятно, случайно он оказался каким-нибудь другим сортом или же отсырел во время пути морем.
— Позвольте мне прислать вашей светлости послезавтра другую коробку…
— Другого табаку?
— Нет-с, не буду лгать! Табак будет всё тот же, но я его известным образом просушу, и вы увидите, что вкус у него будет совсем другой.
— Ну ладно! А если опять надуешь, то так и знай: я тебя могу под суд упечь и в Сибирь сослать!
— Знаю, что можете, ваша светлость, — отвечал немец, улыбаясь. — Но этого не будет, потому что табак будет отличный.
Когда посетитель вышел из магазина, немец проводил его до самых дрожек, любезно подсадил и кланялся без конца. Вернувшись в магазин и пройдя к себе, немец уже по-своему сказал жене, сидевшей за кофе:
— Слышала разговор, meine liebchen?
— Слышала!
— Странный человек! Когда подумаешь, что этакие люди — и кривляются и шутовствуют! Зачем? А всё-таки доволен, что я его величаю "ваша светлость".
Между тем посетитель немца уже ехал шибкой рысью по Тверской и, переехав площадь, остановился у большого подъезда большого казённого здания. Это был суд, именуемый им "разбойным местом". Поднявшись по каменной лестнице и вступив в длинный коридор, разыскал солдата и выговорил:
— Ивана Флегонтыча можно ли видеть?
— Можно! — ответил солдат, оглядывая посетителя с головы до пят и как бы соображая, какого он звания и стоит ли беспокоить начальство из-за него.
— Так доложи, пожалуйста: Макар Гонялыч Телятев, по делу господина Баташева.
Солдат было двинулся, но затем остановился, снова обернулся к посетителю и, слегка сморщив брови, спросил:
— Как вы сказываете: Телятин?
— Макар Гонялыч Телятев! — повторил тот.
— Гонялыч… — повторил солдат. — Телятев…
И он пошёл по коридору.
Вернувшись через пять минут, он вымолвил, проходя:
— Обождите! Им не время. Вот посидите!
И он ткнул пальцем в деревянную лавку. Посетитель оглянулся кругом и, увидя свободное место на одной из скамеек между толстым купцом и каким-то старичком в замасленном мундире, подошёл, извинился и сел между обоими. Вавилон Ассирьевич Покуда, преобразившийся теперь в Макара Гонялыча Телятева, скромно уселся на своё место и стал озираться.
Самый разнообразный народ сидел вдоль стен, и у всех был одинаково невесёлый вид. Можно было догадаться, что все здесь находящиеся приходят сюда поневоле и считают себя несчастными. Это были люди, так или иначе причастные к тем делам, которые производились в этом казённом месте.
Господин, меняющий свои имена, был прав, конечно, называя это место "разбойным". Просидев с четверть часа, оглядев всех, изучив все фигуры, он заметил в углу сидящую около офицера бедно одетую женщину лет пятидесяти, с чрезвычайно милым лицом. Он сейчас же решил, что женщина — дворянка, несмотря на поношенное платье. Оглядев снова всех ожидавших очереди, и снова глянув на эту женщину, он заметил, что она поспешно утирает глаза.
— Вон как! — выговорил он вслух.
— Вы чего-с? — отозвался толстый купец, думая, что он обращается к нему.
— Я-с? Ничего-с!
— Вы сейчас что-то сказали?
— Точно так-с. Только не вам…
— Простите-с!
— Простил-с!
Последнее слово было сказано так, что купец покосился на соседа, кашлянул и отвернулся, считая себя несколько обиженным. Назвавшийся же Телятевым тотчас встал, перешёл комнату и, приблизившись к даме и её соседу, офицеру, произнёс насколько мог вежливее: