Снова хор запел «Христос воскресе», зазвонили колокола. Сюда шли. Он осторожно вышел на улицу. И кто знает, может быть, тогда, в то пасхальное утро, пришло к нему совсем неожиданное для родителей решение:
— Я не буду попом! И учиться на попа не буду!
Мать кормила тогда младшего своего сына и, услышав это, подняла па Петру глаза и сказала тихо:
— Священники — слуги самого господа бога, это самые счастливые люди. Ты, Петруц, не должен так говорить. Бог рассердится.
— Который?
— Тот, который на небе.
— А этот не рассердится? — Петру показал на икону с изображением бога, она ему не давала покоя, каждую ночь снилась.
— Бог на небе, он сердится, когда о нем говорят так, как ты говоришь.
— А сколько всего богов?
— Один.
А почему здесь один, в алтаре один, и я видел у тетушки Асинефты еще одного? Как это?
— Когда ты станешь взрослым, Петруц, бог поможет тебе открыть и эту тайну. Иди поиграй на улице.
В памяти у Петру Грозы сохранились только этот разговор с матерью и слова, которые она повторила ему еще несколько раз: «Когда ты станешь взрослым, Петруц, перед тобой все тайны откроются».
Немного времени пройдет после этого разговора, и шестилетний Петру станет еще перед одной тайной, страшной тайной. Посреди комнаты на двух сведенных вместе столах установили белый гроб — в нем лежала мать. Будто спала. Мальчик смотрел на нее, ожидал, что вот-вот она откроет глаза. Она закрыла их так просто, чтобы не видеть, как всю ночь около нее дурачились взрослые, хлестали друг друга ремнем, играли в жмурки[4].
Мальчику так хотелось поверить, что и мать играет с этими дядями и тетями, кончится игра — и она встанет. Потом его и двух младших братишек увела к себе тетушка Асинефта и стала убаюкивать их сказками о мертвых царевнах, которым добрые молодцы Фэт-Фрумосы достают на быстрых скакунах живую воду из далекого царства, где горы сторожат источник и, чтобы напугать приближающихся, сталкиваются вершинами. И только самые храбрые молодцы, которые ничего никогда не боятся, могут добыть эту воду у недремлющих гор. Только окропишь живой водой мертвую царевну — и она сразу же открывает глаза, просыпается…
Ночью Петру снился сон, что явился Фэт-Фрумос. Но чуда не совершилось и во сне. Мать не проснулась. И Петру увидел ее утром такой же, как лежала накануне. В комнате горело много свечей, по краям гроба тоже горели свечи, а около матери лежала длинная, во весь ее рост свеча. На сложенных крест-накрест руках — серебряная монета. Когда он уже после похорон спросил тетушку Асинефту, что это за свеча была около матери, она ответила, что это не свеча, а посох, на который душа по пути к царству небесному опирается, а денежка — чтобы платить откуп ваме[5].
Когда мать опустили в землю, Петру еще не верилось, что он уже не увидит ее никогда. Может быть, думал он, она походит-походит по тому свету с этим длинным посохом, заплатит ваме и вернется домой. Он много думал после этих похорон о том, что существует где-то на том свете совсем другой мир, где люди живут совсем другой жизнью. Часто он слышал проповеди отца об этом. Дома Адам Гроза никогда о том свете не говорил.
За малыми детьми Адама Грозы стала присматривать его сестра Асинефта. Приходила помогать и другая сестра — Мария, крестьянка из Бэчии, но она приходила реже, потому что с утра до ночи работала в поле. У Асинефты же муж был тоже церковнослужителем, и она больше хлопотала по дому. Тетушка Асинефта приучала Петру к мысли, что он сейчас старший в доме, а когда отца нет (он больше находился в Коштее), остается за хозяина.
Так он и рос без родительской ласки как раз в те годы, когда эта ласка всего нужней.
Наступила пора учиться, и Петру поднял первый в своей жизни бунт.
В то время Трансильвания[6] находилась во владении империи Габсбургов. Школьное обучение велось только на немецком и венгерском языках, и румынское население могло обучаться грамоте на родном языке лишь в специальных классах при церквах. Священнослужители были и просветителями. Если кто-нибудь из румын хотел, чтобы его ребенок обучался на родном языке, то он должен был отдать его под начало церкви. Богу и просвещению служило не одно поколение Грозы. И потому каково было удивление Адама Грозы, когда его старший сын заявил, что не желает быть священником и не пойдет учиться у попов.
— Это что такое? — не сдерживая гнева, спросил Адам Гроза.
— Я сказал, что не буду священником, я не хочу! — ответил упрямец.
— Почему?
— Я хочу быть со всеми людьми.
— И давно ты это решил?
— Я маме сказал…
Адам Гроза не стал продолжать этот разговор. Он находил в себе силы после таких редких вспышек успокоиться и все взвесить. Эту черту его характера унаследовал и Петру.
Когда же это Петру сказал матери, что не хочет стать священником? И почему она не сказала ему, Адаму, об этом? И как поступить сейчас с этим упрямцем? Совсем от рук отбился, только на речке Стрей пропадает, а Асинефте и Марии хватает хлопот и с остальными двумя. Придется забрать Петру в Коштей и отдать его там учиться. Но куда? В венгерскую школу, где детей воспитывали в католической вере, Грозе не хотелось посылать сына. Как же так — он православный священник, а сын, пожалуйте, будет заниматься у католиков? Нет! Этого не будет! А как же быть тогда? И он решил забрать Петру из Бэчии в Коштей.
— Петруц, — возобновил он разговор в Коштее, — ты у меня самый старший, и вся моя опора — ты. (Священник давно уже заметил, что сын развит не по возрасту, часто рассуждает как взрослый.) Мне хотелось, чтобы ты был продолжателем нашего семейного дела. Нам от бога дано служить людям словом, говорить им правду, истинную правду о всевышнем, об избавителе нашем…
Сын не слушал. Смотрел в окно, на белые, в цвету ветки черешни, и представлял себе, как он, когда эта черешня созреет, вскарабкается вмиг на самую верхушку и наберет полную пазуху упругих, спелых ягод. Он отнесет эти ягоды слепому Янку, с которым подружился здесь, в Коштее. Слепой мальчишка, такой добрый и ласковый…
— Ты будешь священником, — громко говорил отец, — а может быть, и выше пойдешь…
Петру отвлекся от черешни и сказал спокойно:
— Я не буду попом.
Адам Гроза решит высказать сыну самое, казалось бы, убедительное:
— И как ни говори, у тебя будет хорошая жизнь, в достатке. Не будешь ходить, как эти голодранцы…
На улице, за воротами церковного дома несколько мальчишек поджидали Петру. Это на них сейчас показал отец.
4
В Румынии принято ночью «веселить» усопшего, близкие друзья и родственники сидят с покойным, это сидение называется «привегь».
6
Трасильвания — «Страна за лесами», область Румынии, расположенная на северо-западе страны. В I–II веках являлась частью Дакии, завоеванной в начале нашей эры римлянами. В результате многочисленных вторжений и длительного процесса колонизации Трансильвании соседними народами она приобрела сложный состав населения (румыны, венгры, немцы). С XI века Трансильвания принадлежала венгерским королям, с конца XVII века оказалась под властью Габсбургов. Объединение Трансильвании с Румынией произошло 1 декабря 1918 года в условиях распада Австро-Венгрии.