Скоморохи равнодушно, безо всякого интереса смотрели на вора.
Тот сипел, как охрипший гусак.
Наконец разобрали: он спрашивал, что с ним.
— Потерял ты, вор, голос свой на всю жизнь, — вздохнул Кострюк. — С ватаги нашей, со всего скоморошества мы позор сняли, а с тобой, как с вором, ужо воевода сочтётся…
— Зелья дали ночью! — прохрипел вор. — Погубители!
Он забился над колодой, пытаясь вырвать цепь, потом ослаб и только тихо, по-змеиному, шипел да дёргал ногами.
— Не быть тебе больше скоморохом, — спокойно сказал Ерёма. — Нам грязных рук не надобно…
СКОМОРОХ НАЧИНАЕТ ПУТЬ
Без друга и светлый день ночкой тёмной становится.
Обитатели ямы жили, как кроты: почти без света, среди мокрых осклизлых земляных стен. Спали, сидели, ели — на земле.
Ежедневно выводили двоих арестантов, скованных друг с другом, — это называлось ходить «в связке», — на волю.
В сопровождении стражников они бродили по рынку, выпрашивая милостыню.
Содержания, то есть еды, сидящим в яме не полагалось.
У кого в городе имелись родственники или знакомые, тому приносили хлеб, лук, яйца, жбан кваса. А «чужаков», чтобы не умерли от голода, стража выводила на вольный воздух — авось соберут среди торговцев и прохожих малую толику на пропитание.
Большую часть милостыни стражники отбирали себе, на остатки покупали еду на всю яму.
В первый день ходили табачный торговец и безголосый вор.
Вернулись с руганью: полон рынок убогих и нищих, разве кого кандалами разжалобишь?
Потом воры и табачник исчезли из ямы: торговец, видно, откупился от ждущих его кнутов, а воров увели на правёж и назад не вернули.
Для Петрухи яма нежданно-негаданно обернулась радостью: Кострюк и Ерёма взялись научить Петруху кукольной премудрости.
Опытные скоморохи обычно занимались в ватагах всем. Играли на бубнах, гудках, домрах и гуслях, плясали, пели, баяли сказки; если нужда была, могли и с медведем управиться и затею новую придумать.
Реже всего в ватагах попадались кукольники. Кукольник должен был быть умелым сказителем-бахарем, руки иметь ловкие да хозяйство с собой иметь немалое — куклы.
Чаще всего кукольники ходили вместе с музыкантами и медведем — тогда скомороху-кукольнику было легче: ватага и без него могла зрителя занять, развеселить.
Но если кукольник выступал один, то и спрос с него был великий — тут уж на товарищей не надейся, сам за себя отвечай!
Кострюк и Ерёма в кукольных комедиях смыслили немало, как, впрочем, и во всех прочих скоморошьих делах.
Кострюк, как старший, держался с достоинством.
Ерёма же даже в обычной жизни вёл себя, как во время представления, — так же мельтешил, любил хлопать себя, как курица крыльями, руками по бокам, ноги у него ходуном ходили. Только в очень серьёзных случаях — к примеру, во время суда ватаги над вором — Ерёма вдруг обретал спокойствие и вёл себя уверенно и достойно.
Ерёма оказался из всех обитателей ямы самым суеверным человеком. По любому поводу он непременно отыскивал какую-нибудь примету. Утром, просыпаясь, Ерёма говорил:
— Видел сон полночный…
Петруха уже знал от него, что сны утренние и вечерние — не в счёт, они никогда не сбываются. Вот полночные — это другое дело.
— А как же определить: вечерний он, утренний или полночный? — спрашивал Петруха.
— Полночный самый отчётливый, — охотно разъяснял Ерёма, — каждую былиночку в нём помнишь… Так вот, видел я, родимые, будто мне сегодня в связке с Петрушкой идти на торжище милостыню просить. И к нам пристала собачка беленькая… Верное слово: ежели приснится белый пёс — всё в точности сбудется…
Раскрывалась крышка ямы, и круглое, как сковорода, лицо стражника нависало над ямой.
— Вот и наше солнышко взошло, охо-хо! — вздыхал Кострюк.
— Проснулись, бесовское отродье? А ну, ты и… ты… в связку! — приказывал стражник, тыча пальцем на хромого старика нищего и здоровенного парня, притворявшегося неизвестно почему глухонемым.
— Видно, сон-то был не полночным, а утренним, — сочувствовал Ерёме Петруха.
Ерёма охотно соглашался:
— Спутал я… Охо-хо, старость не радость. Ты с моё снов-то посмотри — не так ещё путать будешь…
Стоило Ерёме в ковше с водой увидеть комочек глины, упавшей со стены, как он кричал:
— Люди добрые! Нынче с полной сумой наши милостивцы придут с базара! Как крест свят — верная примета! Ох и поедим!