Пришёл из конюшни бородач, не замечая настороженных взглядов, разделся, лёг и тотчас же заснул.
Лучина в светце догорела, потлела ещё немного, погасла. Петруха бросил несколько рыбных косточек на лицо спящего бородача.
Тот шевельнулся, засопел.
Петруха кольнул щеку спящего косточкой.
Бородач ойкнул, вскинулся, сел.
— Чёрт, полная борода костей… — сказал он. — Колются, спать невмочь.
На печке встревоженно завозились хозяева.
Бородач снова лёг, подложил поудобнее шапку под голову, начал похрапывать.
— Фу, бесовские штуки! — вдруг вскочил он снова. — Кто тут костей насеял?
— Помогите, люди добрые! — истошно закричал хозяин и свалился с печки прямо на бородача.
Петруха мигом растолкал Луку и второго возчика.
Те сразу же оказались вовлечёнными в свалку.
Старуха запалила лучину, и клубок из четырёх тел начал понемногу раскручиваться.
Бородач оказался прижатым к полу, а хозяин принялся старательно связывать «хворого» по рукам и ногам.
Поняв, что ему одному с тремя не справиться, возчик покорно лежал, задрав к потолку большую бороду.
Когда хозяин, довольный своей работой, поднялся с колен, Лука отпустил шею бородача, и тот наконец смог спросить:
— За что, люди добрые?
— Хворь на тебя, мил человек, напала, — проговорила со вздохом хозяйка.
— Прости, гостюшко, — поклонился связанному хозяин, — только для тебя же лучше. Бес в тебе бродит. К утру отойдёшь и дальше поедешь.
— Не ведал я, кум, — сказал Лука, — что хворый ты.
— Да не хворый я! — взмолился бородач.
— А малец богомазов, — кивнул на Петруху второй возчик, — говорит, что хворый.
— Ты? — растерянно спросил бородач Петруху.
— Я, — ответил Петруха.
— Значит, бес во мне бродит? — грозно произнёс связанный.
— Вестимо, — согласился Петруха. — Разве здоровый человек такое может сказать, что я пирогов и похлёбки не ем?
Бородач обалдело посмотрел на Петруху и захохотал так, что изба ходуном заходила.
— Развалит, развалит… — засуетилась хозяйка. — Держите его!
Но тут Лука, сообразив, что произошло, повалился от смеха на лавку.
Хозяин только руками всплеснул:
— Ну и малец! Ну и распотешил!..
Второй возчик, сутулясь от смеха, принялся развязывать узлы на ногах и руках бородача.
Неожиданно в смех ворвался детский плач.
Все замолкли, прислушались.
Полуразвязанный бородач так и застыл с раскрытым от хохота ртом.
— То внучка моя, — сказала старуха хозяйка. — Разбудилась…
Девочка не унималась, пришлось её снять с печи.
Увидев Петрухины вихры, она вцепилась в них руками и, перестав плакать, проговорила:
— Ярочка…
— Разве ж я с овцой схож? — смутился Петруха.
— Змей ты, а не овца! — захохотал снова бородач. — Выволочку бы тебе хорошую! Мужика так поддел, ну и ну…
Девочка желала быть всё время возле Петрухи. Видимо, среди больших бородатых людей Петруха казался ей самым подходящим товарищем.
Старуха, сославшись на бессонницу, начала возиться с опарой, по-прежнему с опаской поглядывая на храпящего бородача.
Петруха не знал, как развлечь прильнувшую к нему девочку.
— К деду хочешь? — спрашивал он и поднимал её к печке, на которой сладко посапывал хозяин.
Девочка в аккуратно повязанном, как у бабки, платочке отрицательно качала головкой, и на глаза у неё снова наворачивались слёзы.
— Теперь полночи спать не будет, — тихо сказала хозяйка. — Как встанет — так не уложишь. Ревёт и ревёт.
— Сказку хочешь? — предложил девочке Петруха.
— Хочу, — доверчиво поглядев на острый Петрухин нос, ответила она и улыбнулась.
— Со сказкой-то она и ввек не заснёт, — пробормотала старуха.
— Жил да был весёлый скоморох, — начал Петруха. — У него…
— А какой он — скоморох? — спросила девочка.
— Ну как тебе его показать? — задумался Петруха.
На печном шестке лежал хлебный мякиш. От тепла сверху он почерствел, а внутри ещё сохранил вязкость.
Петруха поставил девочку на пол, взял мякиш и присел на корточки.
— Был скоморох вот такой. — Петруха скатал из мякиша шарик, вставил в шарик два маленьких уголька.
— А нос? — спросила девочка.
— Будет у скомороха и нос! — Петруха воткнул в шарик острую щепку.
— Как у тебя, колючий! — радостно произнесла девочка.
— А говорит он как? — Петруха, вспомнив, как орудовали скоморохи-кукольники, надел шарик-голову на палец и пропел:
Старуха оставила свою возню с опарой, засмотрелась на Петькину затею.
Петруха согнул палец, и длинноносая голова поклонилась. Девочка засмеялась.
— Я тоже хочу! — потребовала она.
Пришлось Петрухе пересадить скомороха со своего пальца на тоненький, как лучинка, девочкин пальчик.
— А я другую куклу сделаю! — схватив остатки мякиша, сказал Петруха.
Вторая головка получилась куда красивее: нос аккуратный, рот точкой, глаза кругленькие.
— Мех бы соболий сюда, — мечтательно вздохнул Петруха, — да прилепить на голову! Ох и красавица получилась бы неписаная!
— Э-э, забыл, мил человек, — укоризненно покачала головой старуха, — ведь по Сеньке и шапка! Простая-то мужичка не может боярских мехов носить. Ни бобрового, ни соболиного, ни куньего. Наш мех — овчина.
— Рыбий мех, свиная щетинка! — усмехнулся Петруха. — Ладно, давайте клок овчины!
— На тулупе-то хозяин спит, замаялся, — сказала старуха, — обойдёшься и без меха…
Она метнулась по избе, принесла клок кудельки и махонький лоскут холстинный:
— Вот, чем не красота?
Девочка смотрела на сноровистые пальцы Петрухи широко раскрытыми глазами.
Петруха ловко приладил к голове-шарику платок, под платок засунул кудельку.
Надел голову на палец, спросил:
— Как тебя зовут?
— Варюшка, — ответила за куклу девочка.
— А меня — Петруха!
— Петрушка, — пошевелив пальцем с надетой на него длинноносой головой, сказала Варюшка, — давай меняться.
Петруха получил назад длинноносую голову, а Варюшка надела себе на палец новую куклу.
— Говорить она умеет? — спросила Варюшка.
— Умеет, — пропищал Петруха. — Свет мой Варюшка…
— Куклы не так говорят, — покачала головой Варюшка.
— А как?
— У них куклячий голос.
И очень смешным писклявым голоском Варюшка проговорила:
— Петрушка, Петрушка, почему у тебя такой длинный нос?
— Рос, рос и вырос! — хотел ответить таким же пискляво-пронзительным голосом Петруха, но ничего у него не получилось.
— Нет, Петрушка не так говорит! — обиделась Варюшка.
Петруха пошёл к печке, вынул из своего мешка манок-пищик. Иной раз, когда нужно было показать, как кричат кулики на болоте или пищат малые цыплята, скоморохи пользовались пищиком. Придумали этот пищик охотники-добытчики: птиц таким макаром подманивали. Потому и прозвали пищик манком. А те скоморохи, которые птичьим голосам учились, переняли этот манок от охотников.
Положив пищик под язык, Петруха заговорил.
— Чего меня дразнишь? — сердито сказала Варюшка.
— Так ты ж сама просила куклячьего голоса! — растерялся Петруха. И попробовал ещё раз: — Была репа важная, дивилась старуха каждая: в один день кругом не обойдёшь. У той репы половину всей деревней ели, а остатки обоз увезти не мог!
Голос у куклы получился звонкий, писклявый, пронзительный.
— Ой, как хорошо! — затопала ножками Варюшка.
— Ша-ша-ша! — замахала руками старуха. — Мужики спят, а вы тут распищались… А ну, Варюшка, на печку! И ты, малец, на свой шесток…