Хозяйка ещё немного повозилась с опарой, потом, прежде чем задуть лучину, взглянула на спящих. Варюшка на печи даже не успела уползти в свой дальний угол — так и приткнулась поперёк деда, прижав к груди куклу в платочке.
Петруха спал, притулившись к Луке, и длинный нос куклы, похожий на нос самого Петрухи, задорно выглядывал из-под полы старенького короткого зипуна.
КУКОЛЬНАЯ ПОТЕХА
Делу время, а потехе час.
Утром, перед тем как обозу в путь двинуться, бородатый возчик рассказал всем своим многочисленным кумовьям про Петрухину вечернюю проказу.
Возчики прибегали смотреть на Петруху, смеялись, приговаривали:
— Ай да богомаз!
Варюшка вышла на улицу, насадила головку-куклу на палец и держала его перед собой, как свечку.
Петруха надел на палец своего длинноносого скомороха, и он поклонился Варюшке.
Девочка засмеялась, замахала свободной рукой.
Обоз тронулся. Отдохнувшие лошади сразу взяли ходко.
Петруха пристроился за спиною Луки так, чтобы укрыться от потока летящего навстречу морозного воздуха. Вынул из-за пазухи хлебный мякиш — хозяйка на дорогу дала большой ломоть свежего каравая.
Скатал шарик, сделал нос, рот, глаза.
На морозе мякиш сразу же становился твёрдым, как камень. Петрухе приходилось дышать на него, прятать под зипун — отогревать.
Лука, не выпуская вожжей из рук, повернулся, посмотрел на хлебную головку. Покрутил бородой, хмыкнул:
— Воевода! Видел я раз воеводу — в самый раз, такой же! Только мяса в щеках поболе было.
Петруха припухлил кукле щёки, спросил:
— Так, дядя Лука?
— Потеха! — отмахнулся Лука. — Ну и богомаз!
Лука принялся рассказывать какую-то длинную историю про воеводу и его сына, но Петруха так увлёкся своими двумя куклами — длинноносым Скоморохом и Воеводой, — что даже слов не разбирал.
На указательном пальце сидела голова Воеводы, а средний и большой пальцы были Воеводиными руками. Воевода кланялся, разводил руками, молитвенно складывал их, чесался.
А на другой руке все его движения повторял Скоморох с острым носом-щепкой.
— Ай-ай-ай! — проговорил Петруха, вложив в рот пищик. — Не вели меня, Воевода, казнить, вели слово молвить!
Лука замолк, перекинул вожжи из руки в руку, оглянулся:
— Господи! Ну прямо человек!
Длинноносый Скоморох посмотрел на Луку, повертел головой, пропищал пронзительно:
— Дядя Лука, дай попить молока!
А Воевода тоже посмотрел на Луку и произнёс важным баском:
— Ну-ка, Лука, почеши ему бока!
…Когда обоз после полудня остановился на привал в небольшой деревеньке, то Лука первым делом сообщил возчикам:
— Богомаз-то наш такую скоморошину учудил! Потеха!
Бородач затеребил Петруху:
— Что ещё надумал? Покажи!
Петруха высунул длинноносого Скомороха из-за полы зипуна и пропищал:
— Что нужно, охальники? Батюшка Воевода почивает!
А потом показал голову Воеводы и проговорил баском:
— Гони мужиков в шею!
Возчики оторопели на минуту, потом захохотали так громко, что лошадь, возле которой стоял Петруха, рванула с места и чуть не повернула сани.
В избу, где расположились поесть Лука, бородатый и Петруха, вскоре набились возчики чуть не со всего обоза.
— Потешь народ-то, Петрушка! — попросил Лука, когда они закончили еду. — Глянь, как ждут!
Петруха вынул Скомороха и Воеводу, надел головы на пальцы. Головы зашевелились.
Петруха вынул Скомороха и Воеводу, надел головы на пальцы. Головы зашевелились.
Возчики одобрительно-восторженно зашумели.
— Как тебя звать-то? — важно спросил Воевода.
— Петруха, — пропищал Скоморох.
— Я, Петруха, дам тебе в ухо!
— Это за что же ты меня? — удивился Скоморох.
— Так просто! — засмеялся Воевода. — Уж очень складно-ладно у меня получилось.
— А как отца твоего кликали?
— Еремей!
— Получишь взашей!
— За что же меня по шее?
— Была бы у мужика шея, а за что в неё наложить — отыщем! — засмеялся Воевода. — Ну, Скоморох, складно я говорить умею?
— Складно-то, Воевода-барин, складно, да не совсем ладно! Как тебя-то самого звать, батюшка?
— Я — Агафон!
— А ну, Агафон, пошёл вон! Надоел ты мне! Не хочешь добром — получишь багром! А, складно?
Скоморох замахнулся палкой, Воевода убежал.
Возчики захохотали:
— Вот это богомаз!
— Такое учудил!
— Ну скоморох, да и только!
— А бывальщину про то, как скоморох воеводе сказки баял, ведаете? — вдохновлённый успехом, продолжал Петруха.
— Нет, не ведаем! — за всех ответил бородач.
— Вот. Жил да поживал воевода, — начал Петруха и покрутил пальцем, на котором сидела воеводская голова, — мёд-пироги едал, серебра-золота не считал. Больше всего любил, когда сказки бают, старину поминают. Говорил так: «Кто мне сказку скажет, которой я не ведаю, — награжу за то по-царски. Насыплю золота братину да медяков полтину». Прослышал про то скоморох…
Петруха выставил палец с головой длинноносого. Скоморох поклонился публике:
— У скомороха двор богатый, небом крыт, звёздами горожен. Есть хочется каждый день, а на монастырь работать лень…
— Разбирается парень! — удовлетворённо произнёс кто-то. — Знает, как достаётся монастырский хлебушко!
— Такого Скомороха я у кукольников что-то не видывал, — сказал старый возчик. — Сколько ярмарок прошёл, куклы разные бывали, но такой…
— Вроде в прошлую зиму скоморохи в Москве похоже показывали…
— Нет, не похожа эта вовсе!
— И я такой не видел! Цыгана видел, лошадь-куклу, а Скомороха первый раз!
— Не любо — не слушай, а баять не мешай! — внушительно проговорил Лука. — Парень сам куклу сделал!
— Пришёл скоморох к воеводе, — продолжал Петруха. — Говорит-пищит:
«Я, батюшка, таку сказку знаю, какую ты и не слыхивал. Готовь золота братину и медяков полтину. Да накорми меня, молодчину».
Напоили скомороха, накормили, на стул посадили. Пришли к воеводе всякие бояре, каждых по паре, тоже уселись. Слушают.
«Был у меня снежный конь, что огонь, — сказал скоморох, — всё лето летал, а зимой растаял. Я как в седёлышке сидел, так и в воду влетел. А на дне реки на раках пашут мужики. Идут задом наперёд, пескарей сеют, а щуки вырастают… Слышал ты, батюшка воевода, таку сказку?»
«Нет, — говорит воевода, — не слыхивал». И всякие бояре, каждых по паре, тоже головами качают: не слыхали такой сказки.
«То ещё только присказка, — сказал скоморох, — сказка будет завтра. Готовьте мёд да калачи, а я пойду лежать на печи».
На другой день снова собрались воевода и всякие бояре, каждых по паре. Скоморох пришёл, а в живо-те-то у него щёлк да щёлк.
Накормили его, напоили, на лавку усадили.
Ну, скоморох и начал сказывать:
«Жил мужик удалой в селе под горой. Хлебал молоко от чужих коров, ел хлеб из всех печей. Ума у него была палата, а одёжа — одна заплата. Надумал удалой мужик умней всех стать. На небо полез. Схватил месяц за рога, как быка. Звёзды в кучу собрал, в кубышку побросал. Ту кубышку в избе вместо лучины приспособил — светло и чада нет. Слыхивал ты, воевода, и вы, бояре, таку сказку?»
«Нет, — отвечает воевода, — не слыхивал».
И бояре тоже головами кивают — не знаем, мол.
«То ещё только присказка, — сказал скоморох, — сказка будет завтра».
И ушёл.
Воевода говорит:
«А ведь если присказка нам неведома, то сказка и подавно будет никем не слыхана. Жаль мне отдавать скомороху золота братину да меди полтину. Лучше мы с вами золото это поделим поровну. Давайте так сделаем: что он завтра ни расскажет, мы будем кричать: „Слыхивали, слыхивали“».