Гусляр — калика перехожий — всё по базару ходил. Он с Кострюком и Ерёмой каждый день встречался, разговаривали, даже ссорились.
Петруху заставляли в яме с куклами работать — сцены повторять, пальцы разминать, новые скоморошины придумывать.
После болезни, на третий день, когда Петруха ногами окреп, попросил Кострюк стражников вывести парня воздухом подышать.
Стражники обрадовались — уж очень болезнь Петрухи их по карману била.
На четвёртый день Петруха с Кострюком пошли в связке. Взяли с собой четыре куклы — Скомороха, Попа, Цыгана и Лошадь. Перед выходом из ямы надели на куклу Скомороха новый колпак — перекроили его из того, что от вора сипатого остался. На самый колпачный кончик бубенец приделали. Скоморох головой мотает — бубенец звенит.
— Пропадай моя голова с колпачком и бубенчиком! — кричит пронзительно, на весь базар, Скоморох.
А пропадать есть отчего: не может Скоморох на Лошадь купленную сесть. Хитрый Цыган сковал Скомороха и Лошадь цепью. Скомороха — за руку, Лошадь — за ногу. Так они и ходят вдвоём — друг друга терзают: то Лошадь тащит Скомороха, то Скоморох тащится за Лошадью.
Эту сценку Кострюк с Петрухой должны были показать возле кузнечного ряда.
С кузнецами всё время велись разговоры — то через гусляра, то через знакомых торговых людей — о том, как быстро сбить цепь с ноги арестанта. И хотя скоморохи, казалось, уже всё сообразили, Кострюк решил ещё одну проверку сделать — на куклах.
— Коли что не так будет получаться, — сказал Ерёма, — кузнецы подскажут. А стражники и не сообразят: подумают, что это просто так, обычные крики…
Кузнецы смотрели кукол, хохотали, дивились скоморошьей несообразительности. Скоморох плакал, бубенчиком тряс и приговаривал:
— Пропадай моя голова с колпачком и бубенчиком! Как только моя лошадь побежит, так я и умру!
— Да раскуйся ты, парень! — крикнул кто-то из кузнецов. — Это же проще простого!
— Как же я раскуюсь, — плаксиво спросил Скоморох, — когда у меня кузницы нет! Кузнецу хорошо, а вот я даже не могу руки поднять… руки поднять…
— Возьми два камня, — посоветовал другой кузнец, — да на один цепку свою положи, а другим по ней стукни.
— Ваши-то цепи слабой спайки, — добавил третий, — шов сразу и треснет. Засовывай в щель клин, бей крепче. С третьего удара звено развалится! Ну, а браслет тебе любой кузнец сымет!
— Дайте камень! — завопил Скоморох. — Дайте камень!
Когда нашёлся камень, он вместо цепи так ударил по Лошади, что та свалилась замертво.
Стражники смеялись вместе со всеми.
А один даже вступил в спор с кузнецом: разбивать-де цепь нужно не так, а ударяя кувалдой по стыку звеньев, расплющивать их кольца.
Когда Скоморох расковался и кукольная потеха закончилась, бубен был пущен по рукам, а выручка поделена между стражниками и скоморохами. Кострюку опять разрешили поговорить с гусляром.
Петруха складывал куклы и перемигивался с кузнецами.
«Кузнецу хорошо! — думал он. — Работа красивая, силы много, попробуй такого обидь! Он любому стражнику шею свернёт. И цепи ему не страшны. А как я, когда нужно будет, с цепью-то управлюсь?»
Гусляр куда-то исчез. Кострюк потянул за цепь — пошли, мол, за едой.
Побродили по рынку, купили немного съестного.
— Чего так мало? — спросил Петруха. — Ведь ещё деньги есть.
— Чудак человек! — удивился Кострюк. — Тебе ж на дорогу каждую полушку вот уже неделю копим!
…Скоморохи много успели сделать, пока Петруха болел: и возчика отыскали и весь побег сладили.
Когда вернулись в яму, Кострюк рассказал наконец Петрухе подробности о своём сговоре с гусляром.
Гусляру Кострюк передаст все куклы — есть надёжный дом, куда тот их отнесёт. Туда же сразу должен явиться Петруха после побега.
— С куклами тебе не убежать — их целый мешок, гляди-ка! — Ерёма показал собранный заплечный мешок, который ничем не отличался от обычных торб и кошелей, ютившихся на спинах мужиков. — А без них плохо: кукла всегда выручит, всегда поможет, в беде не кинет, сам знаешь!
— Их нужно уметь складывать, дело-то хрупкое, — наставлял Кострюк. — Ну-ка, Петрушка, вынь всё из мешка и снова в него положь!
Пока Петруха снова и снова складывал куклы в мешок, Кострюк, почти касаясь губами уха, шептал:
— Обруч брось, гусляр тебе новый даст, складной, на верёвочках сделанный. Прятать его легко — раз-два и в мешок. Палки-распорки тоже у гусляра получишь. Одну — на плечо, под узелок, другую — как посох, в руку. Теперь слушай и примечай, как до того дома бежать, где гусляр тебя ждать будет… Там и сани попутные есть — поедешь в Колядец.
Скоморошьего наряда для себя Петруха не хотел брать.
— Когда я обруч над собой ставлю, — сказал он, — всякий видит, что сейчас куклы будут. А без кукол приметным мне не след быть… Куклы спрятал — и как все, поди догадайся, скоморох я или прохожий…
Денег оказалось не так уж мало. «Яма, видно, — подумал Петруха, — пока я болел, ела впроголодь».
…Побег прошёл как по маслу. Ерёма, когда связка — Кострюк с Петрухой — отошла, стал звать на помощь:
— Убивают! Караул! Спасите!..
— Подрались арестанты! — остановился стражник. — Ну, я их сейчас усмирю! — И он вернулся к яме.
Второй стражник повёл связку дальше.
Толпа окружила кукольника так плотно, что ног Петрухи стражнику видно не было. Да ещё Кострюк занимал стражника всякими скоморошинами — пел, на дуде играл и даже приплясывал.
Петруха свистел — разливался соловьём, щеглом, жаворонком.
Видна была над толпой только верхняя часть ширмы — вот-вот выглянут из обруча Скоморох и Цыган.
Но они не появлялись. И птичье пение замолкло.
— Что, твой товарищ заснул там? — спросил Кострюка стражник.
— Может, снова ему худо сделалось? — ответил вопросом на вопрос Кострюк, с неподдельным беспокойством посмотрел в сторону кукольника и подёргал закованной ногой — легко, цепь тянется! Значит, там вместо кукольника только обруч, юбкой обтянутый, стоит, а Петруха уже цепь разбил…
Прибежал второй стражник, вошёл в толпу, стукнулся ногой о камень-валун.
— Кто тут камней наворочал? — крикнул стражник и потянулся к ушибленной ноге. А когда наклонился, то увидел рядом с камнем расколотое звено цепи.
— Держи! Убёг!.. — закричал он испуганно и закрутился на месте с распахнутыми руками, не зная, кого хватать, куда бежать.
Кострюк, заслышав крик, обхватил стоящего рядом второго стражника и тоже закричал:
— Смотрите, люди добрые, я не бегу! И меня не держат, я держу!
Базар зашумел ещё пуще, крики послышались со всех сторон:
— Держи! Лови! Вор!..
Кто-то из торговцев ухватил своего покупателя, один мужик повалил другого, нищие кричали, как стая воронов, — ничего не разобрать.
— Догонишь тут, — махнул рукой стражник, которого держал Кострюк. — Ищи ветра в поле!
— Придётся о беглеце воеводе сказать, — боязливо молвил второй стражник. — Сыск учинить на него надобно! Как утёк… Прямо из рук!
— Жалко… Сколько мы из-за этого кукольника винца попили! — сказал первый стражник. — Иди в яму! — толкнул он в спину Кострюка. — Теперь нам будете три четверти сбора отдавать, глумцы, бесовское отродье, нет у вас ни стыда, ни совести…
СКОМОРОХ ПОПАДАЕТ В ПЛЕН
…Посмотрел царь Собака во третий раз
И во третий раз ничего не узрел:
Где стоял скоморох — там уж нет никого…
Большой город Колядец!
Казалось, будто полыхал над городом пожар, — так ярко сверкали купола церквей и соборов. Красной зубчатой лентой вилась по холму стена кремля. Крыши богатых домов щетинились железными гребнями, шпилями, коваными замысловатыми фигурками. Искрились, как речная рябь на солнце, слюдяные и стеклянные оконца.