— Я не вижу здесь твоей вины, — признала Джорджи.
— Спасибо, — сказала Пэтти. — Был бы у тебя такой брат, как Томми Уайатт, ты бы научилась мне сочувствовать. Полагаю, я должна быть признательна за новость о смерти собаки, но я бы хотела, чтобы это известие обрушилось на меня не столь мягко.
— Пэтти, — воскликнула Присцилла, так как ее неожиданно осенило, — ты случайно не забыла, что завтра вечером ты должна быть в приемной комиссии на презентации юных дарований в Театральном клубе? Что подумает миссис Ричардс, когда увидит, как ты, в вечернем платье, принимаешь гостей на вечеринке в тот самый день, когда был похоронен твой жених?
— Не знаю, — с сомнением заметила Пэтти. — Ты, правда, думаешь, что я должна остаться в стороне? После того, как я, словно маленькая пила, делала для вечеринки ленточки из шелковой бумаги, я ужасно не хочу пропускать ее только потому, что умер щенок моего брата, которого я даже не любила.
— Я пойду, — добавила она с просветлевшим лицом, — и буду принимать гостей с натянутой, машинальной улыбкой. И всякий раз, почувствовав на себе взгляд директрисы, я буду с усилием сглатывать слезы, а она скажет себе:
«Храбрая девочка! Как благородно она сражается, чтобы с невозмутимым лицом предстать перед людьми! Никто бы не подумал, глядя на это лучезарное на вид создание, что при своей внешней веселости в действительности она скрывает большое горе, которое гложет ее жизненно важные органы».
IX. Пэтти-Утешительница
Дело было накануне зимней сессии, и над колледжем сгустилась тьма. Сознательные студентки, которые трудились весь год, учили больше прежнего, ну а легкомысленные, которые весь год валяли дурака, учили с отчаянным неистовством, рассчитанным на то, что, когда настанет решающий час, их мозги будут как чистый лист бумаги. Но Пэтти не учила. Принцип ее философии, по личному опыту приобретенной за три с половиной года учебы в колледже, заключался в том, что не годится начинать заниматься за день до экзаменов. Независимо от того, произвел ты впечатление на преподавателя своей разумной заинтересованностью предметом или нет, результат так же очевиден, как если бы оценки были уже выставлены черным по белому в архивах колледжа. Таким образом, Пэтти, которая, по меньшей мере, жила согласно своим принципам, сознательно пренебрегала, за исключением некоторых вопросов, которые она намеревалась выучить специально ради этого события, «благоразумным повторением пройденного материала», рекомендованным преподавателями.
Однако ее подруги, которые по всей вероятности, исповедовали одинаковую философию, но были менее последовательны, подвергали себя испытанию, общеизвестному как «систематическая первокурсная зубрежка»; и поскольку ни одна из них не успевала поговорить с Пэтти или приготовить что-нибудь поесть, она пришла к выводу, что это время не приносит пользы. Даже ее собственная соседка по комнате выставила ее из кабинета, потому что она громко смеялась над книгой, которую читала; и, оказавшись в роли странницы, она бродила по кабинетам своих подруг, но на всех дверях висели таблички с надписью «занято». Она сидела на подоконнике в коридоре и размышляла о тщете вещей в целом, как вдруг вспомнила о своих подружках-первокурсницах из 321-го кабинета. Она их давно не навещала, а в эту пору студентки первого курса обычно бывают интересны. Поэтому она обогнула коридор, ведший в 321-ый кабинет, и увидела, что поперек двери буквами высотой в три дюйма написано: «вход категорически запрещен для всех!!». Это обещало массу развлечений, и Пэтти разочарованно вздохнула, достаточно громко, чтобы ее услышали за дверной фрамугой.
Переворачивание страниц и шуршание бумаги стихло. Очевидно, там прислушивались, но вида не подавали. Пэтти написала на дверной притолоке записку, звучно проставив знаки препинания, затем шумно ретировалась, но спустя мгновение на цыпочках подошла и прислонилась к стене. Любопытство победило: дверь открылась и из нее высунулась особа с затравленным выражением лица.
— Ой, Пэтти Уайатт, это ты? — спросила она. — Мы подумали, что с верхнего этажа пришла Фрэнсис Стоддард, чтобы мы объяснили ей геометрию, поэтому сидели тихо. Входи.
— Господи, нет, я ни за что не стану преступать знак «занято». Боюсь, что у вас нет времени.
Первокурсница схватила ее за руку. — Пэтти, если ты нас любишь, зайди и подбодри нас. Мы так напуганы, что не знаем, что делать.
Пэтти уступила, и ее втянули через порог в комнату. — Если вы чем-то заняты, — заметила она, — я не желаю вам мешать. — В кабинете сидели три девушки. Пэтти милостиво улыбнулась двум осунувшимся лицам напротив. — А где леди Клара Вере де Вере? — спросила она. — Наверняка, эти последние драгоценные мгновения она не тратит на что-то легкомысленное.