– Я бы очень хотела остаться и помочь, если вы позволите.
– Конечно, – сказала Пэтти любезно. – Я забыла спросить твое имя, – продолжала она, – и я не думаю, что ты бы хотела, чтобы тебя называли Первокурсницей, – это довольно неопределенно.
– Меня зовут Женевьева Эйнсли Рэндольф.
– Женевьева Эйнс… боже правый! Такое я не в состоянии запомнить. Ты не возражаешь, если я стану звать тебя коротко: леди Клара Вере де Вере?
Лицо первокурсницы выразило сомнение, а Пэтти продолжила. – Леди Клара, позвольте вам представить мою соседку мисс Присциллу Понд – она не имеет никакого отношения к экстракту. Она занимается атлетикой и побеждает в забеге на сто ярдов и в барьерном беге, и имя ее попадает в газету в поистине удовлетворительной степени. А это моя дорогая подруга мисс Джорджи Меррилс из одного из старейших семейств в Дакоте. Мисс Меррилс очень талантлива: поет в клубе хорового пения, играет на расческе…
– И, – прервала ее Джорджи, – позвольте представить мисс Пэтти Уайатт, у которой…
– Нет никаких особенностей, – сказала Пэтти скромно, – но которая просто добра, красива и умна.
В дверь постучали и открыли, не дождавшись ответа. – Мисс Теодора Барлет, – продолжала Пэтти, – обычно известная как Близняшка, мисс Вере де Вере.
Близняшка потрясенно пробормотала: «Мисс Вере де Вере» и опустилась на бельевой ящик.
– Термин «Близняшка», – пояснила Пэтти, – используется в исключительно аллегорическом смысле. На самом деле у нее нет сестры-близнеца. Прозвище было ей дано на первом курсе, а причина утеряна со смутных незапамятных времен.
Первокурсница посмотрела на Близняшку и открыла рот, но снова закрыла, не сказав ни слова.
– Моим любимым афоризмом, – произнесла Пэтти, – всегда было «Молчание – золото». Я замечаю, что мы родственные души.
– Пэтти, – сказала Присцилла, – перестань утомлять бедное дитя и принимайся за работу.
– Утомлять? – молвила Пэтти. – Я не утомляю ее; мы просто знакомимся. Замечу, тем не менее, что теперь не время для пустых любезностей. Тебе что-то нужно? – добавила она, поворачиваясь к Близняшке. – Или ты заскочила, чтобы поговорить?
– Просто зашла поговорить, но, полагаю, я зайду снова, когда не нужно будет двигать мебель.
– Ты случайно не поедешь сегодня после обеда в город?
– Да, – ответила Близняшка. – Однако если речь идет о карнизе для штор, – прибавила она осторожно, – я отказываюсь привозить его. Вчера вечером я вызвалась привезти карниз для Люсиль Картер, поскольку она торопилась отпраздновать новоселье, так я уколола им кондуктора, когда залезала в трамвай; а пока я извинялась перед ним, другим концом карниза я сшибла шляпку миссис Прекси.
– У нас есть все необходимые карнизы для штор, – ответила Пэтти. – Речь идет о краске – о пяти банках черной краски – и о трех кисточках, продаваемых в магазине полезных мелочей, и большое тебе спасибо. Прощай. А теперь, – продолжала она, – прежде всего, следует снять эту дверь, а я отвоюю у несговорчивого Питерса отвертку, пока вы вытаскиваете кнопки из ковра.
– Он не даст тебе ее, – промолвила Присцилла.
– Увидим, – ответила Пэтти.
Пять минут спустя она вернулась, размахивая над головой настоящей отверткой. – Voilà, mes amies![2] Собственная отвертка Питерса, за которую я лично отвечаю.
– Как ты ее достала? – подозрительно поинтересовалась Присцилла.
– Ты ведешь себя так, – сказала Пэтти, – словно я сбила его с ног в каком-нибудь темном углу и ограбила. Я просто вежливо ее попросила, и он спросил, что я собираюсь с ней делать. Я сказала, что хочу отвинтить шурупы, и причина его настолько впечатлила, что он вручил мне ее без единого слова. Питерс, – прибавила она, – душка, просто он похож на всех остальных мужчин – с ними следует быть дипломатичными.
В десять часов вечера ковер из рабочего кабинета «399» был аккуратно свернут и перенесен в конец коридора наверху, где было бы сложно проследить его происхождение. Все пространство было пропитано запахом скипидара, пол рабочего кабинета «399» сверкал черным цветом, кроме четырех-пяти неокрашенных пятен, обозначенных Пэтти как «островки», которыми следовало заняться позже. Кто бы ни зашел к ним в тот день или вечер, получал в руку кисть, должен был опуститься на колени и красить. Кроме пола, три книжных шкафа и стул из цвета красного дерева перекрасили в цвет фламандского дуба, и оставалось еще полбанки краски, от которой Пэтти настойчиво пыталась избавиться.
На следующее утро, несмотря на сложности с передвижением, вновь воздвигли приставную лестницу, и крепление декоративной ткани было с энтузиазмом продолжено, как вдруг работу прервал стук в дверь.
Совершенно не подозревая о нависшем роке, Пэтти весело отозвалась: – Войдите!
Дверь отворилась, и на пороге выросла фигура Питерса. Присцилла подло сбежала, оставив свою соседку на лестнице, в затруднительном положении.
– Вы та юная леди, которая взяла у меня взаймы отвертку… – Питерс замер, посмотрел на пол, и челюсть его отвисла в крайнем изумлении. – А ковер где? – вопросил он тоном, подразумевающим, что, по его мнению, ковер находится под краской.
– Он в холле, – радостно ответила Пэтти. – Осторожно, пожалуйста, не наступите на окрашенное. Так гораздо лучше, Вы не находите?
– Вам следовало получить разрешение… – начал было он, но его взгляд упал на обои, и он снова замолчал.
– Да, – сказала Пэтти, – но мы знали, что Вы не можете прямо сейчас выделить человека, который покрасил бы за нас, поэтому мы не стали Вас беспокоить.
– Вешать занавески на стены – против правил.
– Я слышала об этом, – сказала Пэтти приветливо, – и считаю, что обыкновенно это очень хорошее правило. Но взгляните на цвет этих обоев. Это зеленый горох. У вас имеется достаточный опыт по части обоев, мистер Питерс, чтобы понимать, что это не возможно, особенно учитывая, что шторы и портьеры у нас красные.
Взгляд Питерса переместился на туалетную комнату, лишенную двери. – Вы та юная леди, – резко поинтересовался он, – которая попросила меня снять эту дверь с петель?
– Нет, – ответила Пэтти, – полагаю, это была моя соседка. Она была очень тяжелой, – продолжала она жалобно, – и нам пришлось изрядно повозиться, снимая ее, но мы, разумеется, понимали, что Вы ужасно заняты и что в этом нет Вашей вины. Для этого мне и нужна была отвертка, – прибавила она. – Простите, что я не вернула ее вчера вечером, просто я очень устала и забыла об этом.
Питерс только хрюкнул. Он рассматривал угловой шкафчик, висевший на стене. – Разве Вы не знали, – сурово спросил он, – что правила запрещают вбивать гвозди в штукатурку?
– Это не гвозди, – запротестовала Пэтти. – Это крючки. Памятуя, что Вам не нравятся дырки, я установила два крючка, хотя, боюсь, что нужны три. Как Вы думаете, мистер Питерс? Это выглядит прочным?
Питерс подергал. – Достаточно прочным, – мрачно сказал он. Когда он обернулся, его взгляд упал на стол в спальне Присциллы. – Там газовая плита? – поинтересовался он.
Пэтти пожала плечами. – Извините за… осторожно, мистер Питерс! Не наскочите на тот книжный шкаф. Его недавно покрасили.
Питерс отпрыгнул и встал в позу Колосса Родосского, одной ногой наступив на один «островок», другой – на другой «островок» в трех футах от первого. Даже вахтеру сложно возмущаться в подобном положении, и покуда он собирал воедино свои разрозненные впечатления, Пэтти жадно огляделась в поисках кого-нибудь, кто насладился бы зрелищем вместе с ней. Однако, почувствовав, что тишина становится угрожающей, она поспешила прервать ее.
– С этой плитой не все в порядке: она совсем не горит. Боюсь, что мы неправильно собрали ее. Меня бы не удивило, если бы Вы, мистер Питерс, сказали бы, что с ней произошло. – Она мило улыбнулась. – Мужчины столько всего знают о таких вещах! Вы на нее не взглянете?