Кроме земель около Речушки, матушка Жожа владела небольшими участками на Северной стороне, и надзор за ними тоже входил в обязанности Мане Кина, однако судьба неорошаемых участков его почти не трогала. Работа там была механической и однообразной. Жизнь растений целиком зависела от воли божьей, люди мало чем могли им помочь. Иное дело берега Речушки. Тоненькая струйка воды, с трудом пробивающаяся из-под скалы, будила в Кине нежные чувства. Растения на поливных землях нуждались в человеческой ласке и любви, без ласки и любви они погибали. Поэтому из всех владений матушки Жожи он предпочитал Речушку, хотя и остальные не обходил своей хозяйской заботой. Речушка вызывала у него беспокойство. Он с готовностью обменял бы все деньги, которые ему предстояло заработать, не важно где и не важно с кем, с крестным или с любым другим, на какую-нибудь сотню милрейсов, чтобы возродить этот иссякающий источник, придать ему новые силы. Самый щедрый дар, неожиданно преподнесенный судьбой, не сделал бы его столь счастливым, как благодарные улыбки этих растений, если бы они расцвели для него в один прекрасный день. Одна мечта владела им — увидать своими глазами, как снова потечет по земле ушедшая под скалы вода, он жаждал вернуть ее на поверхность, вернуть плантациям, как возвращают украденное сокровище в руки законного владельца.
Белая коза вдруг яростно заметалась на привязи, веревка запуталась, и животное оказалось прижатым к дереву. Однако это не убавило его жизнерадостности. Почувствовав, что двигаться теперь гораздо труднее, коза чихнула, презрительно сплюнула на землю, облизала ноздри длинным языком, гнусаво заблеяла, словно желая привлечь внимание молча стоявшего перед ней человека, и вопросительно подняла морду.
В это время на той же тропинке, идущей от Коровьего Загона, по которой несколько минут назад спускался Мане Кин, появилась Эсколастика, дочь ньи Тотоны, женщины без роду и племени. Уродливая, тощая и нескладная, к тому же злобная, как дикая кошка, нья Тотона не умела ладить с людьми, да и не вызывала ни у кого особой симпатии. Как-то раз в селении распространился слух, будто бы она украла ребенка, но, как потом выяснилось, слух этот нарочно распустил один парень из Крестовой Долины, обиженный тем, что нья Тотона съездила ему по спине дверным засовом, а этим орудием она действовала с удивительной ловкостью всякий раз, когда тот или иной воздыхатель осмеливался встать между нею и дочерью.
Девушка несла на голове большую плетеную корзину с плодами. Шла она, кокетливо пританцовывая и ритмично покачивая бедрами, талия у нее была удивительно тонкая, но крепкая, казалось, Эсколастика едва касается ногами земли, с такой легкостью ступала она по камням, загромождавшим дорогу. Одета она была в короткую юбку, подпоясанную вместо кушака полоской из коры клещевины, небрежно повязанный платок сбился на затылок, кофту заменял свободный корсаж из плотной ткани, с большим вырезом. От быстрой ходьбы груди ее вздрагивали и бились, точно две непокорные пленницы-голубки, и при каждом размашистом движении юбка вздувалась парусом, обнажая выше колен мускулистые ноги. Увидав Мане Кина, с увлечением наблюдающего за проделками козы, девушка замедлила шаг и попыталась незаметно проскользнуть мимо. Но Мане Кин повернулся к ней, и они чуть было не столкнулись.
— Что с тобой, парень? Тебя будто пыльным мешком по голове стукнули! — воскликнула, давясь от смеха, Эсколастика.
— Пыльным мешком? С чего ты взяла? — Мане Кина даже в жар бросило от смущения. Появление девушки обрадовало его, но он понятия не имел, о чем с ней разговаривать. Он всегда опасался, что она будет над ним смеяться. Вдруг его осенило. — Откуда ты идешь? — задал он спасительный вопрос.
— Тебя это совершенно не касается, — отрезала она. Но тотчас смягчилась. — Из Коровьего Загона. Откуда же мне еще идти, сам подумай. А тебе что здесь надо? Ты, вероятно, заметил, когда я шла поверху, и поджидал меня…
— Что ты, что ты, зачем мне тебя поджидать! Почему ты не предупредила, что пойдешь в Коровий Загон?
— Мама только за обедом велела мне туда сходить. И завтра я, наверно, отправлюсь в Порто. Да нет, не наверно, а наверняка. Так что же ты все-таки делаешь посреди дороги?