Мы ждали месяц, потом еще две недели, но никаких вестей о пароходе так и не было, и родственники пассажиров с ума сходили от беспокойства. Может быть, корабль сбился с курса, и пассажиры умирали с голоду — как случалось и на суше. А может быть, океан поглотил древний пароходик? В эти тяжелые для всей нашей семьи дни Дракон почти не шевелился, только ел да спал. Жизнь для него замерла, как и для нас.
Когда мне исполнилось пятнадцать лет, отец решил, что теперь можно оставить на меня лавку. Он так и сделал, а сам отправился привести в порядок наше именьице на севере, потому что в руках управляющего оно дохода не приносило вовсе.
Я растерялся, услышав это известие, потому что думал в скором времени избавиться от сидения в лавке и стать свободным, как мой Дракон. Голос у меня изменился — огрубел, и я заметил, что пес, когда я звал его, быстрее, чем прежде, прибегал на мой зов.
В честь принятого отцом решения мы отправились на праздник Святой Девы, в пяти километрах от нашего городка. На обратном пути нам повстречалось стадо овец, и Дракон как бешеный погнался за ними, разогнав овец в разные стороны. Я увидел, как он пулей пролетел в туче черной пыли и исчез.
На следующий день я даже не отпирал лавку: бегал по городу и спрашивал, не видел ли кто Дракона. Все было тщетно. Должно быть, его убили, думал я и был безутешен. Я послал письма во все концы острова, но никто не смог сообщить мне, где моя собака. Мне казалось, что есть какая-то связь между пропажей Дракона и исчезновением парусника, на котором плыла в столицу Оливия.
Но, к счастью, вскоре все пошло на лад. В одно прекрасное утро, когда наша служанка встала с постели и принялась готовить кускус, в дверях кухни появился Дракон. Меня как ветром сдуло с кровати. Дракон еле двигался от усталости, умирал от голода и жажды: не мог даже стоять, и мне вспомнились те времена, когда он, новорожденный щенок, подползал к матери сосать молоко… Только через три дня восстановились его силы, и он тут же принялся увиваться за соседской сукой. Бабушка сказала, что он ведет себя точь-в-точь как ее покойный муж, мой дед.
Именьице на севере стало приносить доход, зато дела в лавке шли из рук вон плохо. Я предвидел, что отец свалит всю вину на меня, и завел новый гроссбух, где все концы с концами сходились, узнал, как идет торговля у соседей, и попросил приятеля, служившего на таможне, сообщать об интересовавших меня импортных товарах. Целую неделю я только тем и занимался, что готовился отбить нападение. Быть грозе, думал я.
И не ошибся.
Приехал отец, приказал запереть лавку, чтобы поговорить без помех и подбить годовой баланс. Это был второй год моей торговой деятельности.
Стараясь сохранять присутствие духа, я приготовил все бумаги. Мы сидели над книгами больше трех часов, и в конце концов отец пришел в бешенство: он кричал, что я запустил дела, что меня ничто не интересует, что он осведомлен о моих ночных похождениях и я слишком рано возомнил себя взрослым. Он мне докажет, как я ошибся.
Я попытался было спокойно и во всех подробностях отчитаться перед ним, но он слушать ничего не хотел. Не знаю, сколько раз он меня обрывал и мне приходилось начинать сызнова. Под конец лопнуло терпение у меня, и я завопил, что ни в ком не нуждаюсь, что он сам счел меня взрослым, самостоятельным человеком и передал мне бразды правления. Я выбежал вон. Помню только, что первые минуты очень боялся сойти с ума, но потом, вечером, успокоившись, понял, что прав-то был я, а не отец. Мать послала за мною Джека, но хоть мне и было ее жалко, я остался тверд в принятом решении: домой больше не вернусь, а если она хочет меня видеть, пусть идет к тете Аделии.
Ночь я провел в комнате своего двоюродного брата, а ел то, что мать присылала мне через Джека. Дракон тоже сбежал из дому и поселился вместе со мной, теперь мы с ним были неразлучны: мне казалось, что он образумился и остепенился.
Работать я устроился на почту. Платили мне триста эскудо в месяц — этого хватало, чтобы одеться-обуться.
Прошло три года. Я был предоставлен самому себе и неузнаваемо изменился, но ничьих советов не слушал — даже в ту пору, когда чуть было всерьез не увлекся картами. Я рассчитывал только на себя и считался только с собственным мнением. Жизнь вел разгульную, иногда до самого утра домой не являлся: ходил на вечеринки, танцевал с лихими креолками из Фонте-Лишо. Тамошние парни свято оберегали свои права, и дело часто кончалось потасовкой. Я тоже стал драчуном и по всякому поводу кидался в свалку. Испуганные девчонки убегали врассыпную, а парни продолжали драться до последнего, но плохо приходилось тому трусу, который хватался за нож: он засыпал вечным сном.