Ньо Жоана говорил вкрадчиво, тихим голосом, манеры его отличались мягкостью, пышные усы свисали вниз, удлиняя и без того вытянутую физиономию. Взгляд тусклых глаз, скрытых нависшими седыми бровями, был настороженным. Ростовщик любил прикинуться несчастным, всеми обиженным человеком. Однако в душе никому не доверял, подозревая всех и каждого. С чем бы к нему ни обращались, во всем ему чудился подвох. Философию его можно было бы выразить так: «В этом мире нужны только деньги».
Известие о приезде Жоан Жоаны распространилось с быстротой молнии. В предвечерний час, когда поденщики и подпаски, стерегущие стада коров, баранов и коз, собрались группами, чтобы отдохнуть и обсудить новости, а неутомимые говоруньи девушки вернулись домой из Порто-Ново, вся Долина Гусей уже знала, что ньо Жоан Жоана водворился на Скалах, в бывших владениях бедняги Алваро.
С появлением ростовщика все помыслы местных жителей заняли деньги. Само имя — Жоан Жоана — звенело как монета, многих лишая сна. Одним новый владелец хутора казался спасителем, посланным самим провидением. Для других, более разумных и осмотрительных, он был мрачным предзнаменованием гибели, дьяволом-искусителем. Но и у тех и у других Жоан Жоана вызывал чувство гнетущего беспокойства. Целых два года в Долине Гусей о ростовщике не было ни слуху ни духу. С тех пор как имение Алваро перешло к нему, он впервые удостоил Скалы своим посещением. Жоан Жоана приехал «поделиться соображениями» с приятелями, по крайней мере, так объяснил он арендатору; на самом же деле ему не терпелось взглянуть на этот клочок заброшенной земли и определить на месте его стоимость. «Боже ты мой (он поминал имя божие ежеминутно), эта сделка принесла мне сплошные убытки. Ума не приложу, как теперь быть», — пробормотал он сквозь зубы, но так, чтобы расслышал Паскоал, арендатор. И, недовольно покачивая головой, бросил на него пронзительный взгляд. Однако Паскоала не так-то просто было обвести вокруг пальца, он знал всегдашнюю манеру ньо Жоан Жоаны прикидываться несчастной овечкой, которую в каждой сделке надувают все, кому не лень. По совести говоря, пройдоха Жоан Жоана так жалобно сетовал на судьбу, что в конце концов некоторые и впрямь начинали верить в его искренность. Но большинство лишь притворялось сочувствующими, не осмеливаясь открыто проявить свое злорадство, — Жоан Жоана был человеком могущественным.
Заложив руки за спину и приняв по обыкновению скорбное и смиренное выражение мученика, Жоан Жоана расхаживал вокруг дома, внимательно разглядывая крепкие, сложенные из огромных камней стены, а следом за ним, ухмыляясь, плелся Паскоал. Ростовщик поминутно приседал на корточки, то ли потому, что был близорук, то ли не доверяя собственным глазам; он долго бродил по участку, осматривал террасы, оросительные и отводные каналы — банановые пальмы нуждались в поливке, кофейные деревья нуждались в поливке, фасоль нуждалась в поливке, — метнул беглый взгляд в сторону источника — надо непременно сходить туда завтра, там тоже поливные земли Алваро, да и растения там, как ему показалось издали, более ухоженные и жизнестойкие.
Когда он вернулся на площадку перед домом, лицо его изображало глубокую печаль. Убытки, убытки и еще раз убытки — вот единственная его награда за щедрость, с какой он одалживал направо и налево свои кровные денежки… В действительности двое приятелей Жоан Жоаны, на которых он мог вполне положиться, уже оценили хутор на Скалах, и, между нами говоря, сделка оказалась весьма выгодной: Жоан Жоана был не из тех, что действуют себе во вред, отнюдь. Однако о предварительной оценке никому знать не полагалось. Сделка есть сделка, каждый отвечает за себя, и одно дело — сколько вещь стоит, и совсем другое — на сколько она выглядит.
Обычная история. Он ни от кого ничего не скрывал, ведь в таких делах тайна хранится лишь до определенного времени. Потом она становится всеобщим достоянием. Так думал Жоан Жоана, и у него были для этого основания. Легкомысленный Алваро начал с того, что взял у него взаймы 400 милрейсов (сумма была занесена в книгу, даты поставлены точнехонько, как в календаре — словом, все сделано чин по чину, да к тому же он столько раз проглядывал эти записи, что запомнил все до малейших подробностей).
Некоторое время спустя Алваро вновь обратился к ростовщику и занял еще 200 милрейсов — следовательно, всего 600. Прошло семь лет, а то и больше, а он ни тостана не заплатил. Итак (счета у Жоан Жоаны были в полном порядке, не подкопаешься, — прямо как таблица умножения), 60 милрейсов ежемесячных процентов, то есть 60 на 12, итого 725 (5 эскудо[9] на расходы), а эта сумма, помноженная на 7, равняется 5075, то есть 5 конто[10] 75 милрейсов; во избежание ошибки и неточности в расчетах Жоан Жоана накинул еще 600 милрейсов, стало быть, всего получалось 5 конто 675 милрейсов… Чтобы не мелочиться — он никогда не упускал случая подчеркнуть свою щедрость, — Жоан Жоана не брал процентов за время между первым и вторым займами, вычисляя общую сумму процентов только со времени второго займа. И заметьте себе, он мог бы преспокойнейшим образом, как делали, впрочем, все, кто давал в рост свои денежки, начислить проценты от процентов, это каждому ясно. После вмешательства судебных инстанций он не пытался немедленно получить с должника, что у многих вызывало восхищение. Проявил он достаточно сострадания и к Алваро: ведь как-никак прежняя дружба что-нибудь да значит. Итак, объявляется к взысканию 5 конто 675 милрейсов. Земельный участок и дом на Скалах, если верить подсчетам приятелей, стоят по меньшей мере 10 конто. Если бы удалось найти покупателя, который бы дал за хутор 8 конто, это уже принесло бы значительную прибыль. Но на этот случай у Жоан Жоана были иные соображения.