В конце концов девушка все же решила покинуть свое убежище — наверно, мать давно уже беспокоится, — но едва она сделала первый шаг, как ее чуть не опрокинул на землю сильный рывок: кто-то или что-то вцепилось в нее с такой силой, а главное, так неожиданно, что Эсколастика потеряла равновесие и ухватилась обеими руками за выступ скалы, чтобы не упасть. Еле переводя дух, вся дрожа от ужаса, она потянула за кончик простыни, дернула из последних сил, пытаясь освободить ее, но кто-то тянул холстину за другой конец с тем же равнодушным, безжалостным упрямством, с каким ловец угря тянет леску. Она вдруг почувствовала, что больше не в силах сопротивляться, и покорно произнесла: «Оставь меня, пожалуйста!» Но когда способность рассуждать вновь вернулась к ней и, немного успокоившись, она выглянула из пещеры, то увидела, что край холста зацепился за свисающую с утеса лозу дикого винограда. Ноги у нее подкосились, придерживаясь руками за уступ, она опустилась на колени, спрятала лицо в ладонях и едва не потеряла сознание. Но вот сердце перестало отчаянно колотиться, Эсколастика поднялась, сняла простыню с колючих шипов. Странное чувство облегчения, разочарования и досады охватило ее. Она поспешно оделась. Яркие краски утреннего неба поблекли, звезды гасли одна за другой. Клочья облаков, плывущих к югу, окрасились в нежно-розовые тона. Уже нетрудно было различить зеленоватую, неподвижно висящую над отрогами горного хребта тучку. Эсколастика провела гребнем по густым волосам. Завязала платок узлом на затылке. Завернула мыло в краешек простыни, взяла сосуд из тыквы и склонилась над журчащим потоком.
И вдруг отчетливо, теперь уже наверняка, услышала чьи-то шаги, шуршащие в сухой траве банановой рощи. Она достаточно успокоилась, чтобы на этот раз не ошибиться. «Теперь не миновать», — подумала девушка. Уверенные мужские шаги все приближались. Она погрузила сосуд в ручей. Горлышко было узкое, вода вливалась в него медленно, с певучим и беззаботным бульканьем. Она успела бы убежать, если бы не стала набирать воду — по дороге им с Жоаниньей встретится сколько угодно ручьев с прозрачной ключевой водой. Но Эсколастика не двинулась с места. Она ощущала удивительное спокойствие. Готовность ко всему, что бы ни произошло. Шаги слышались все яснее. Должно быть, до нее оставалось всего несколько метров. Человек на мгновение остановился, потом пошел медленнее. Эсколастика даже не повернула головы, чтобы взглянуть на него. Она знала, кто это. Словно они заранее обо все договорились, словно так распорядилась судьба и она по доброй воле, без сопротивления приняла ее приказ. В этот момент банановая пальма снова застонала. «Вот для чего появляются на свет банановые пальмы — рожать детей, — подумала Эсколастика. — И женщины тоже. Никакие препятствия, ни злые языки, ни боязнь последствий, ни даже айвовая розга не могут этому помешать». Вместе с нетерпеливым ожиданием спокойная, почти фатальная решимость снизошла на душу мятежной дочери ньи Тотоны, проникла в ее плоть и кровь. И все ее тело затрепетало, точно туго натянутая струна, которой коснулись пальцы судьбы.
Когда она поднялась, перед ней стоял Мане Кин.
Жоанинья подошла к дому Эсколастики. Прочно прилаженная у нее на голове плетеная корзина величиной чуть ли не с хлев для поросенка с силой ударилась о дверной косяк. Услыхав грохот, напоминающий треск рассыпанной поленницы сухих дров, и громогласный возглас Жоакиньи: «Эсколастика! Ты готова, подружка?», нья Тотона испуганно вскочила, озираясь спросонок.
— Ах ты господи! Эдак ты, девушка, до смерти меня перепугаешь. — Она потянулась, расправила затекшие руки и ноги, вздохнула, но, спохватившись, что встречает гостью не во всеоружии — а разговаривать без привычного куска дерева во рту у нее не было ни малейшей охоты, — быстро наклонилась и принялась ощупью шарить по полу, пока не нашла свою трубку.
Голосок у Жоаниньи был мощный:
— Эй, нья Тотона, доброе утро. А где же Эсколастика?
Дно корзины изгибалось в том месте, где касалось головы Жоаниньи, поэтому корзина напоминала огромную шляпу с загнутыми вверх полями. Равновесие таким образом абсолютно не нарушалось, и было бы нелепо опасаться, что буйный вихрь сорвет драгоценный убор со столь солидного основания. А голова Жоаниньи была солидным основанием.
Что за сокровище эта Жоанинья! Не девушка, а вьючное животное! Никакому ослику в этих краях, даже самому выносливому, не под силу было бы доставить такую тяжелую поклажу в Порто-Ново, ведь расстояние до него, по крайней мере, лиги четыре! Жоанинья тащила свой груз играючи, она еще ухитрялась рассказывать по дороге всяческие истории, сыпала пословицами и прибаутками, хохотала, подбадривая не столь щедро одаренных природой товарок. Две другие дочери ньи Аны были скроены на тот же манер. Усталости они не знали. Мать посылала каждую из них по определенному маршруту. Вольные птицы, они изучили остров вдоль и поперек, словно Санто-Антао был собственностью их семьи. Ох уж эти сестры! Кто бы мог описать их странствия… Они исходили все дороги, взбирались на все холмы и плоскогорья, обошли все богатые рыбой заводи родного острова. Они уверенно прокладывали дорогу на безлюдных пустошах, где на каждом шагу путника подстерегают коварные рытвины, расселины и где неопытные проводники, чтобы не заблудиться, то и дело вынуждены карабкаться на пригорки; не робели они и на обширных плато с буйно разросшимися травами и кустарниками, из которых раскладывают костры забредшие сюда парочки, хотя обычно ни одной живой души здесь не встретишь и тишина стоит такая, что, кажется, можно услышать, как шелестят облака, касаясь жестких ребер неприступных вершин, будто где-то поблизости разворачивают рулон шелка… Кто бы мог описать долгие путешествия дочерей ньи Аны… Они не боялись идти по одинокому ущелью, приюту заблудившихся ветров, где ветра, воспользовавшись минутным гостеприимством, превращаются в эхо; им были знакомы короткие козьи тропы, опасные перевалы в горах с мрачными пещерами и голыми черными пиками; норд-ост глухо завывал среди скал, и в проклятые времена засухи там прятались бандиты; закутавшись в козьи шкуры, они устраивали засады и нападали на караваны груженных продовольствием осликов; дочери ньи Аны знали жителей самых отдаленных селений, обитателей хижин под самым небом, откуда ночью спускались на побережье контрабандисты… Остров принадлежал этим девушкам, у которых ноги огрубели от дорог…