Мане Кин открыл глаза и увидал перед собой Нене, младшего сына ньо Витала. Нене минуло всего семь лет, но серьезное личико и спокойные, пытливые глаза были как у взрослого. Он был одет в длинную, до колен, рубаху, сшитую из грубой мешковины, из которой обычно делают мешки для муки, лыко клещевины служило ему поясом.
— Где ньо Витал? — спросил его Мане Кин.
— Ньо папа, и нья мама, и еще Шико, и еще Изе пошли конопатить настил для сушки фруктов у болота, — сообщил мальчуган. — Ньо папа сказал, в воздухе чувствуется приближение дождя.
— В воздухе чувствуется приближение дождя, — повторил Кин, вставая, а тем временем Нене отворил дверь и прошмыгнул в комнаты. «Куда пропал вкусный запах еды, где прежнее довольство, куда исчезли корзины с кукурузными початками, которые стояли во всех дворах, когда я уезжал», — пришли на ум Мане Кину слова крестного. В воздухе чувствуется приближение дождя — так было и так будет продолжаться всегда. Если выпадут обильные ливни, у дверей домов вновь появятся корзины с кукурузными початками. Все дело в том, чтобы выпали обильные дожди. Но обычно в это время — ведь уже сентябрь на дворе — кукуруза достигала почти полуметровой высоты и пора было ее окучивать. Запоздалый дождь иногда приносит большую пользу, с этим он согласен. В декабре прошел сильный ливень, некоторые земледельцы посеяли второй раз и собрали богатый урожай. Дело не только в том, что в воздухе чувствуется приближение дождя.
— Эй, ньо Кин!
Мане Кин уже шел по тропинке, когда Нене с кружкой в руках догнал его, чтобы угостить парным молоком. Кин выпил молоко и вернул малышу кружку.
— Спасибо, благослови тебя бог!
Спустившись обрывистым берегом Широкого ручья, он зашагал по сухому руслу. С обеих сторон по горным склонам уступами взбирались террасы, и чего только не росло на них! Сахарный тростник, картофель и маниока, гуява, манговые и апельсиновые деревья; светло-каштановые полосы невозделанной земли чередовались с участками фасоли, листья у нее пожелтели, побеги увяли: ямс и тыквы зеленели на влажном песке бывшего ложа реки. Ньо Силвио приводил в порядок отводной канал, проложенный между камней; Мариано с охапкой соломы на спине извилистой тропинкой шел по склону; в тени священного дерева пойлао расположился домик Мигела де Нья и его загон для скота, корова паслась у ворот; чуть повыше виднелась лачуга Вириато, работника ньо Андре, за ней — дом Мануэла де Санто и его шести сыновей, богатырского сложения и на редкость сообразительных; дальше, на вершине невысокого холма, посреди высохшей протоки стояла хибарка Жоана де Клеменсиа. Живая и любопытная нья Клеменсиа окликнула Кина: «Эй, Мане Кин, что же ты проходишь мимо, даже не поздороваешься со мной, словечка не промолвишь… Как поживает матушка Жожа? Передай ей от меня поклон».
Он оставил позади Широкий ручей, миновал потрескавшийся от зноя заливной луг, очутился в пальмовой роще, там, где некогда ручей впадал в реку. Справа возвышались поливные террасы. Из зарослей дикого кустарника вытекала робкая струйка воды; поросший камышом и водорослями водоем, вырытый у самого устья реки при слиянии с ее пересохшим теперь притоком, принимал эту неуверенно бегущую струйку. Поливной шланг из водохранилища поворачивал направо, к террасам, карабкался на обрывистую крутизну берега, пока не оказывался на краю равнины. Дорога проходила немного ниже, по отлогому склону холма.