Мане Кин продолжал стоять, прислонившись к окну. Заметив его замешательство, Жокинья перевел разговор на другую тему:
— Подумать только, какая оплошность! Забыл спросить у кумы, получила ли она полмешка картошки и деньги, что я ей послал…
— Получила, я сам видел. Я был дома, когда их принесли. Эти картофелины…
— Что?
— Ничего… Где вы купили картошку, крестный?
— Ее принес какой-то парень из Коровьего Загона. Андре его видел, говорит, человек надежный. А почему ты спрашиваешь?
— Просто так.
— А деньги — это твой аванс. Часть месячного заработка, которую ты отсылать будешь матери. Я наказал Андре поговорить с ней о деньгах потом, вот оно как. Садись сюда, а то можно подумать, что ты нисколько не устал…
Мане Кин сел около окна так, чтобы видеть улицу и вершины далеких гор. Жокинья внимательно разглядывал потолок. Так прошло несколько секунд. Крестнику было явно не по себе. Ничего, скоро привыкнет. Может быть, это и к лучшему. Не зараженный дурными привычками, он окажется более податливым, более восприимчивым к хорошему. Не отводя глаз от потолка, Жокинья задал вопрос, который давно вертелся у него на языке:
— Итак, скажи откровенно, ты доволен?
Слышно было, как море за окном обрушивает на каменистое побережье тяжелые волны, донесся смех и обрывки девичьего разговора. Ветер яростно встряхнул соломенную крышу, покружился в проулке, взметнул вверх землю и бросил ее в комнату.
Вопрос прозвучал неожиданно для Мане Кина. Он поперхнулся, кровь прилила к его лицу, и он мучительно закашлялся. Крестный поспешил прийти на помощь:
— Ты тоскуешь по родным местам, я это чувствую.
— Да, и по близким.
«Вот оно что», — подумал Жокинья и мягко заметил вслух:
— Это естественно, все мы тоскуем, покидая родные края. Но эта болезнь не смертельна. Со временем человек приучается побеждать тоску. Трудно проглотить первую ложку лекарства. А потом мы привыкаем. Привыкаем не обращать внимания на тоску, я хочу сказать. Ты меня понимаешь? Это все равно что нести на плечах тяжелый мешок. Прошлое — тяжелый мешок, и у каждого из нас он свой, у кого побольше, у кого поменьше, у кого полегче, у кого потяжелей. Он наполнен нашей тоской, нашими невзгодами и неурядицами. Но есть способ облегчить бремя: надо думать не о том, как тяжел мешок, а о том, какое богатство в нем содержится. Ты же не говоришь себе: «У меня за спиной сорок килограммов, и мне будет очень трудно добраться до дому». Ты думаешь прежде всего о том, что несешь плоды своего труда, и радуешься, что недаром пролил свой пот. Ведь правда? Взвалить на плечи мешок еще не самое трудное. Куда тяжелее проливать пот, пока этот мешок наполнишь. И любопытно, что этот самый пот делает груз, что пригибает нас к земле, более легким, вот оно как…
Подкрепившись, они отправились в полицию получить разрешение на выезд. Начальник участка встретил Жокинью с распростертыми объятиями.
— Наконец-то нас удостоил своим посещением сеньор Жоакин Силва…
— Перед вами Жокинья, ваш покорный слуга, дружище. Не называйте меня, бога ради, Жоакином Силвой. От этого имени несет нафталином. Вы видите меня здесь потому, что я решил вернуться к своим делам. Я безумно устал от ничегонеделания.
— Итак, стало быть, вы покидаете нашу землю. Как бы я хотел поехать с вами, как бы хотел! О Бразилии я мечтал всю жизнь. Карнавал в Рио, о, это, должно быть, потрясающее зрелище! Копакабана, Пан-де-Асукар, ночной Рио и иллюминация! Прославленная во всем мире иллюминация! — Начальник участка, еще молодой низкорослый полицейский, так и сыпал словами, оживленно жестикулируя. Всякий раз, начиная фразу, он приподнимался на цыпочки, точно желая сравняться ростом с собеседником, и тут же со всего маху опускался на пятки. — Фантастическое зрелище, должно быть, поистине фантастическое! Возьмите меня с собой в чемодане, сеньор Жоакин, извините, сеньор Жокинья, возьмите меня с собой! — Начальник подобострастно хихикнул и фамильярно похлопал бразильца по плечу.
Жокинья добродушно расхохотался.
— Там, куда я еду, дружище, нет ни прославленной иллюминации, ни карнавала, как в Рио, — возразил он с притворным огорчением. — В этом глухом местечке работают гораздо больше, чем веселятся. Для меня Бразилия — это Амазонка, Мато-Гроссо. И признаюсь вам откровенно, для меня бразильская эпопея только начинается. Бразилия напоминает мне огромную тушу вола, от которой каждый норовит урвать кусок пожирнее. Пока что обгладывают копыта. Но самое вкусное мясо — под кожей. Бразилия станет Бразилией, лишь когда всерьез начнут осваивать Амазонку… Я еду в Манаус, землю эту орошает водой Рио-Негро. Тамошняя фантастика совсем иного рода, чем в столице: упавшего в джунглях дерева вполне хватило бы для обогащения целой семьи. — Закончив тираду, Жокинья многозначительно посмотрел на крестника.