Его святейшество, папу Сикста Четвертого, аббат нашел восседающим в центре главного зала библиотеки, в компании неизвестных ему иностранца и двух художников, в заляпанных красками робах.
Преклонив колено, отец Игнасиус облобызал папский перстень, сам Папа поцеловал руку своего духовника, после чего оба облобызались.
- Присоединяйтесь, присоединяйтесь к нам, преподобный. Сейчас только почтенный астроном Йоганн Мюллер Региомонтанус объяснял нам движение планет, по коим возможно исчисление календарного времени. Сии знания бесценны, ибо давно назрела необходимость верного исчисления пасхалий. –
Региомонтанус, долговязый сухощавый баварец, почтительно поклонился.
Совсем еще не старый Сикст вел себя подчеркнуто по стариковски – плечи его казались безвольно опущенными, жесты замедленными, голос – уставшим и надтреснутым. Аббату Мазине было прекрасно известно и даже симпатично это притворство святейшего. Вполне энергичный и крепкий шестидесятилетний мужчина старательно придавал себе вид библейских старцев, какими изображали их на фресках. Кажущаяся физическая немощь Папы притупляла опасения его недругов как из папской курии, так и из представителей светской власти. Поэтому моменты, когда Папа, как будто по Божьей воле, вырывался из объятий старости и обретал энергию и силу, вселяли страх и священный трепет. Сейчас Сикст Четвертый находился в благодушном настроении, взирая на окружающих с любовью и нежностью ветхозаветного патриарха. Несколько портило впечатление одутловатое лицо Папы, выдававшее в нем неумеренную любовь к яствам земным, но Сикст так старательно втягивал голову в плечи, так безвольно опускал голову и так зябко ежился, что на лицо просто не обращали внимания.