- Но это лишь отклонения, распри церковные. Объявить их ересью – значит объявить войну, – тихо сказал аббат, начинавший понимать, к чему клонит Его Святейшество.
- Любое отклонение от догматов в конечном итоге прорастет в ересь. - Задумчиво изрек Папа. - И так ли уж неправ магистр доминиканский? Ересь разрастается, и смотреть на это надо широко, а не в узком понимании именно ереси, и именно на землях Лангедока. Все мы забыли имя Джона Уиклифа, что требовал библию перевести на доступные языки, ввести причащение хлебом и вином, дать право светским судам наказывать духовенство, и прекратить продажу индульгенций. А вот последователи его, братья общей жизни - лолларды, ныне процветают. Ян Гус, проникшись еретическими идеями Уиклифа, учинил смуту, и армия его угрожала европейским государствам. И ежели сейчас не объединить королевства, не искоренить эти отклонения, мы пожнем раскол церкви в ближайшее время. Потому, брат мой, извести преподобного Иллария немедля, о нашем решении. Дело вдовы Кублы должно быть расследовано досконально, выяснены ее связи с реформаторскими группами, причастными к сношениям ее с дьяволом. А дальнейшая борьба с ересью – уже дело Престола. Ступай, брат мой.
Голос Папы был тверд и даже жесток. Обычно вялые под полуопущенными веками глаза сейчас стали живыми, и аббат поежился под сверлящим взглядом Сикста. Мазина поцеловал руку Его Святейшества и вышел. Ему надлежало известить брата Иллария о том, что вдова Кубла и младенец Тедерик приносятся в жертву высшим интересам Престола.
Глава 7
В которой читатель поближе познакомится с юным Джеймсом и кучером Тилло, узнает о папском бреве, а также о страшном и необъяснимом происшествии в люцернском монастыре
Spieß voran — Hey — drauf und dran.
Setzt aufs Klosterdach den roten Hahn.
Тилло Альтман, кучер и телохранитель преподобного Иллария, невзлюбил брата Янесиуса с первого взгляда. Поскольку сам преподобный наотрез отказался обсуждать с Тилло причины этой неприязни, то кучер довольствовался тем, что перемывал Янесиусу кости в компании послушника Джеймса. Юный Джеймс, не отягощенный христианским принципом незлословия, с интересом слушал и запоминал. Наделенный с малых лет живым умом, он считал свое послушничество при преподобном Илларии даром небес, ниспосланным ему для дальнейшего продвижения по церковной иерархии.
В монтекассинском монастыре Джеймс, тогда еще пятнадцатилетний Якобо Да Лука, младший сын именитого флорентийского аптекаря Агапето Да Лука, оказался вопреки своей воле. Добронравный Агапето, растерявший в борьбе с несуразным отпрыском последние остатки терпения, дарованного ему Господом, привел его к воротам монастыря и слезно просил аббата Мазину отвратить заблудшую душу Якобо от греха. Аббат Мазина так долго молчал и так испытующе сверлил отрока глазом, что отчаявшемуся Агапето пришлось вдвое увеличить сумму пожертвования на нужды монастыря. Нельзя сказать, чтобы преподобный Мазина отличался корыстолюбием, вовсе нет. Аббата, скорее, можно было назвать бессребреником, но изданный в 1464 году Папой Пием Вторым Пикколомини специальный указ о регламентации одежды для духовенствующих модников сильно урезал папские субсидии на монастыри. Спустя несколько месяцев после издания указа Папа Пий скончался в Анконе, так и не дождавшись там флота обманувших его крестоносцев, однако впоследствии ни Папа Павел Второй, ни Папа Сикст Четвертый так и не отменили этого злосчастного бреве.
Таким вот образом юный Якобо оказался на послушании в монтекассинском монастыре, вопреки тому, что по натуре юноши дорога ему была уготована скорее на виселицу, чем в церковь. Как только за Якобо закрылись монастырские ворота, и счастливый Агапето отправился домой, аббат Мазина приступил к взятым на себя обязанностям по исправлению отрока. Первым делом прямо в монастырском дворе юноше обстригли длинные кудри. Причем сделали это так неумело и неаккуратно, что Якобо, увидев свое отражение в луже, возле которой его и стригли, пролил немало слез. Затем заставили снять и собственноручно сжечь за нужниками нарядную одежду, за которую совсем еще недавно Агапето выложил круглую сумму. Пока Якобо, зажимая нос от двойного смрада нужников и горящих вещей, грустно ворошил кочергой обуглившуюся ткань, ему принесли грубого сукна серую рясу и жесткую веревку. Монах, брат Анаклето, помог просунуть руки в широченные рукава и натянуть рясу, после чего повязал веревку на бедра юноши, процитировав при этом слова из послания к Ефесянам Апостола Павла – «Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною, и облекшись в броню праведности». Затем, по распоряжению аббата Мазины, Анаклето отвел препоясанного и грустного Якобо к преподобному Илларию.