Илларий в одиночестве сидел в зале заседаний швицкой ратуши. Вот уже три часа, почти не двигаясь, он ожидал возвращения юного Джеймса. Преподобный нервничал, не понимая, что могло задержать послушника. Он давно уже привык доверять своей интуиции, и потому объяснения вроде задержки в пути даже не приходили ему в голову. Он был уверен, что нечто в его разработанном до мелочей плане пошло не так. Кознями ли доминиканцев, происками ли бургомистра, глупостью ли Тилло, неопытностью ли Якобо – но план его был нарушен. Более всего Иллария беспокоило, где сейчас доминиканцы.
Вечером, отправив Янесиуса с младенцем, преподобный заявил, что не видит смысла допрашивать вдову Кубла до получения сведений от демонолога Аппеля. Приготовившись к возражениям доминиканцев, Илларий был немало удивлен, когда приор Инститорис и декан Шпренгер выразили ему свое полное согласие. Вежливо отказавшись от гостеприимного предложения бургомистра Ланге отужинать и расположиться на ночь в здании ратуши, они уехали, предварительно сообщив Илларию, что вернутся в ратушу утром. Странный отъезд божьих псов крайне насторожил преподобного. Чтобы отвлечься от скверных мыслей, он принял приглашение почтенного герра Ланге и отправился с ним к накрытому уже столу.
Отец Илларий отведал приготовленного на вертеле зайца и съел чуточку нежнейшего паштета из оленины, единственного полюбившегося ему блюда местной, и, на его взгляд, грубоватой кухни.
– Была ли накормлена в темнице фрау Кубла? – поинтересовался преподобный, отправляя в рот дольку запеченного в меду с корицей яблока. Он любил сладости.
Герр Ланге, похожий в своем узком черном одеянии на скукожившуюся ворону, усмехнулся.
– Мы не морим наших узников голодом, святой отец. Особенно тех, чья вина не только не доказана, но даже и не известна городскому совету. Стража, разумеется, отнесла еду вдове Кубла. Правда, состояние бедной женщины таково, что она не может есть. По сообщению охранника вдова кричала, не переставая, и билась о стены. Я дал указание связать ее, дабы в горе она не повредила себе. Не стану скрывать от вас, преподобный, что направил я подробное донесение нашему сеньору, в коем изложил свое несогласие с действием инквизиции во вверенном моим заботам городе.
– Ваше право, почтенный бургомистр, ваше право! – ответствовал не без раздражения Илларий, вытирая полотенцем измазанные медовым сиропом пальцы.
Так и не решившись, несмотря на жажду, выпить ненавистное пиво, преподобный встал из-за стола.
– Прошу вас, почтенный бургомистр, распорядиться принести свечей в зал заседаний. А также воды и немного этих печеных яблок, ибо ожидание мое может быть долгим. Мне следует дождаться своего послушника с вестями из Люцерновского монастыря
Несогласие несогласием, но упускать благословение папского легата герр Ланге не собирался. Потому преклонил колено и поцеловал протянутую ему преподобным руку.
Поднявшись в зал заседаний, Илларий уселся в кресло, прикинув, что самое большее часа через три Джеймс прибудет с вестями. Однако свечи догорали одна за другой, луна обошла уже полнеба, а послушник все не появлялся. Некоторое время преподобный списывал опоздание на дорожные препятствия, но вскоре почувствовал твердую уверенность, что случилось нечто, превратившее в прах его хитроумный план.
Джеймс, покрытый с головы до ног пылью, вбежал в зал заседаний ратуши под утро, когда небо на востоке уже стало светлеть. Лицо преподобного испугало юношу. Он и раньше слышал разговоры, что ледяные глаза Иллария вселяют ужас, но не верил, встречаясь каждый день с теплым и понимающим взглядом бенедиктинца. Сейчас в облике Иллария не оставалось ничего от доброго наставника, каким знал его Джеймс. На юного послушника смотрел в ярости Великий Бенедиктинец, Инквизитор, который, не колеблясь, отправлял на костер еретиков. Испуганный Джеймс пал пред преподобным на колени и рассказал очень о приключившемся в монастыре злодеянии.
Илларий выслушал краткий рассказ Джеймса, не перебивая и не расспрашивая. Напряжение от неизвестности, в которой он пребывал более семи часов, стало спадать. Вопреки тому, что известия, доставленные Джеймсом, означали крушение замыслов и неисчислимые бедствия, которые могли обрушиться на его голову, Илларию стало легче. Преподобный не выносил неизвестности. Сейчас он обладал информацией, которой, как он надеялся, пока не обладали ни доминиканцы, ни бургомистр и, значит, многое еще можно было исправить.