– Надеюсь, брат Илларий, ваш кучер найдет какие-нибудь следы. Иначе и года не пройдет, как реконкиста перекроит границы Священной Империи.
– Не думаю я, Ваше Преосвященство, что дозволит его святейшество в мудрости своей подобного исхода, – ответил отец Илларий, не желавший вдаваться в обсуждение политики папского престола.
– Не думали бы - так не затевали бы всей этой чехарды с умыканием младенца и возведением вины за это на орден доминиканский, – резонно возразил Замометич.
– Помимо интриг политических действовал я и во имя спасения жизни невинного младенца! – зло бросил Илларий, уязвленный словами архиепископа.
– Не яритесь, преподобный, – снисходительно бросил Замометич, откидываясь на спинку стула. – Что бы вы ни планировали, все едино план ваш пошел прахом. Бог бы с ними, со стражниками. Окно я открыл, и была у Тилло возможность вытянуть младенца, не загорись так не вовремя брат Аппель, упокой Господь его душу. А теперь я склонен предполагать, что доминиканцы нас опередили. А если и не они причастны к исчезновению младенца, то в любом случае адский огонь, спаливший брата Аппеля, им на руку. Ибо чем иным, кроме дьявольского вмешательства, можно объяснить сей казус? После такого события вдову Кубла можно отправлять на костер, даже не допрашивая.
– Вы, Ваше Преосвященство, великий мастер подмечать очевидные вещи, – не без ехидства ответил Илларий – Не поведаете ли, что же произошло в пыточной?
– Странное дело произошло, брат мой. Расположил я корзину с младенцем ближе к окну, а поскольку было оно закрыто, то озаботился, как бы открыть его, не вызывая подозрений брата Аппеля. У стола горел треножник с пыточными угольями, и я подошел к нему, якобы согреть озябшие руки и нарочно приблизил к угольям рукав рясы. Должен вам сказать, ваше преподобие, что из редкой мерзости шьются рясы бенедиктинские. Ткань занялась огнем и засмердела так, что брат Аппель сам кинулся открывать окно. Затем он вернулся к столу и все крутил в руках шкатулку. Ну, знаете - откроет ее, вытащит письмо, прочитает, опять уложит. Как я понял, брату Аппелю не терпелось поделиться со мной знаниями, что же содержится в том письме, потому спросил его, откуда в бедном монастыре, у скромного демонолога, такой тонкой работы шкатулка. И поведал мне брат Аппель, что шкатулка получена им от самого Папы Сикста и содержит письмо с указаниями по допросу младенца. Только я собрался расспросить брата Аппеля поподробнее, как вспыхнул огонь. Сказать вам честно, святой отец, я никак не могу понять, откуда и как пошло возгорание. Нечто заискрилось и загорелось подле брата Аппеля, и пыточная затянулась белым дымом, таким плотным, что я и руки то своей разглядеть не смог бы. В дыму все же рассмотрел, что брат Аппель стоит истуканом подле стола и горит. Я швырнул в него стул, чтобы отодвинуть от огня, но промахнулся. А поскольку вонь стояла неимоверная и стало трудно дышать, то я упал на пол и укутал голову капюшоном. О дальнейших же событиях, думаю, вам поведали Тилло, да послушник. Думаю, преподобный, что не ошибусь, если предположу, что не долго нам ждать прибытия братьев Инститориса и Шпренгера.
Отец Илларий был уверен в том же, потому во время беседы с архиепископом постоянно прислушивался, будучи уверен, что с минуты на минуту в коридоре заслышатся шаги братьев доминиканцев. Но вместо них в тишине коридора раздались громкая поступь кучера Тилло и тонкий протестующий визг. Преподобный устремился к дверям, а его преосвященство архиепископ Замометич с непостижимым проворством снова превратился в несчастного брата Янесиуса.
Тилло тащил за шиворот рыжего паренька в сильно изношенной и пыльной одежде. Парень брыкался, визжал, лепетал что-то невнятное и был крайне испуган. Судя по подтеку крови под носом и вздувшейся губе, Тилло приложил к мальчишке гигантский свой кулак, а то и плеть. Следом за Тилло и пареньком семенили испуганные монахи. Заметив стоящего в дверях Иллария, кучер направился прямиком к нему, волоча за собой упиравшегося парня. Тилло швырнул юношу к ногам преподобного, а один из монахов поднес корзину, которую Илларий сразу же узнал. Это была корзинка младенца Тедерика. Из-за широкого плеча преподобного робко выглядывал в коридор брат Янесиус.
– В пыточную его. – тихо молвил Илларий, и Мартин заплакал.
К чести отца Иллария стоит сказать, что Мартин испугался зря - преподобный вовсе не собирался пытать юношу. Наметанным взглядом инквизитора, едва лишь пройдясь глазами по крестьянскому лицу Мартина, его рыжим кудрям и поношенным, щегольским когда-то давно, штанам и камзолу, он определил, что парень, как и многие до него, просто оказался в плохое время в плохом месте.